Младшая сестра

— Нет, — возражал он Юнусу, — не напрасно!.. Коммуна наша продержалась четыре месяца, окруженная столькими врагами! Люди наши показали, что могут крепко бороться за советскую власть: на фронте они внесли свою долю в борьбу Советской России с интервентами — отвлекли на себя известную часть немцев и турок; а с тыла дали России почти сто миллионов пудов нефти — это кое-что да значит!.. Неужели все это не стоит наших лишений, нашей крови? Стоит, Юнус, стоит!.. И я уверен, что придет время и трудовой народ высоко оценит эти лишения, эту кровь!..

Долго в ту ночь говорили Арам и Юнус, и когда рассеялся мрак и раннее солнце коснулось черных вышек «Апшерона», все предстало перед Юнусом в ином свете: нет, еще не все погибло — нужно продолжать борьбу!

Петровская площадь

Сюда, на эту приморскую пыльную площадь, обычно заставленную высокими штабелями досок, заполненную лотками с арбузами, дынями, свежей рыбой, привезенной с моря на парусниках, стали стягиваться отступающие советские вооруженные силы — красноармейцы, боевые дружины большевиков, отряды вооруженных рабочих, а вместе с ними актив бакинской большевистской организации и ее руководители — Шаумян, Азизбеков, Джапаридзе, Фиолетов. Кто знает, быть может, придется эвакуироваться морем в Астрахань, с тем чтоб, укрепив там свои силы, вновь вернуться сюда и вырвать Баку из рук продавшейся Антанте «Диктатуры»? Петровская площадь и прилегающие к ней кварталы стали маленькой большевистской республикой среди царства торжествующей контрреволюции. Напасть на такую республику и разгромить ее у «Диктатуры» не хватало сил.

Сюда, к этой приморской пыльной площади, ходит Баджи: детский сад, где прежде можно было коротать время с тетей Марией и малышами, закрылся, сидеть дома одной, когда в городе на каждом шагу столько интересного, невозможно; а здесь, на площади, если быть настойчивой, можно повидать Сашу.

Пробраться на площадь нелегко: в лагере — строжайшая охрана. Согласно приказу Мешади Азизбекова сюда никого чужих не пропускают во избежание провокации со стороны «Диктатуры Центрокаспия». Но маленькая фигура в чадре, маячащая у лагеря и столь необычная здесь, вскоре становится знакомой многим, и стоит Баджи показаться на глаза часовому, как раздается возглас:

— Эй, Филиппов! Саша!.. К тебе пришли!

Клич несется по всей площади, доносится до Саши.

Однажды часовой крикнул:

— Филиппов! Невеста пришла!

— Не невеста она, а сестра моего товарища, мы вместе росли в Черном городе на одном заводе, — спешит заверить всех Саша. — Она еще девочка, ей всего… тринадцать лет, — неожиданно для самого себя хитрит Саша, уменьшив возраст Баджи на год.

— А не семнадцать? — лукаво спрашивает один красноармеец. — Под чадрой-то ведь не разобрать!

Саше подобные шутки не по вкусу, но Баджи разражается веселым смехом: она — невеста Саши!

— Ты чего это? — недоумевает Саша.

Баджи спохватывается: не показалось бы Саше, что она смеется над ним. И она отвечает, как отвечали обычно на женской половине в доме Шамси, когда хотели скрыть причину смеха:

— А чего мне плакать? Меня никто не побил!..

Сюда, к этой приморской пыльной площади, все чаще ходит Баджи, чтоб повидаться с Сашей, и теперь часовые называют ее не иначе, как невестой.

Как-то раз, едва красноармеец, стоящий на карауле, успел крикнуть Саше, что пришла его невеста, Баджи увидела Сашу и рядом с ним — незнакомого мужчину лет сорока, в шинели, с винтовкой в руке.

— Я не знал, Филиппов, что у тебя невеста! — сказал человек в шинели, услышав возглас часового.

— Не невеста она, а сестра моего товарища, мы вместе росли в Черном городе, на одном заводе, — по обыкновению заторопился Саша. — Она еще девочка, ей всего… — и на этот раз сказал точно: — четырнадцать лет.

Баджи невольно кивнула головой.

— И теперь живете все вместе? — спросил незнакомец.

Баджи насупилась:

— Нет!

— А где он теперь, твой брат? Кто такой?

Много хорошего могла бы сестра рассказать о своем брате, но обида на брата еще жила в ее сердце. Баджи молчала.

— Ты что же не отвечаешь? — удивился незнакомец.

— Она с братом своим немного не в ладах, — ответил за нее Саша.

— Не в ладах? — переспросил человек в шинели и вдруг неожиданно строго добавил: — Это ты, Филиппов, во всем виноват!

— Я? — вырвалось у Саши.

— А кто же иной? Ты с ними вместе рос, дружишь и сейчас — как же ты допускаешь, что брат с сестрой не в ладах?

— Это верно, конечно, — пробормотал Саша смущенно; он бы давно помирил их, да только вот печальные события помешали — не до того!

Незнакомец уловил внимательный взгляд Баджи.

— Помиритесь — все будет хорошо! — промолвил он и потрепал Баджи по плечу. Затем, обернувшись к караульному красноармейцу, добавил: — Можете эту девушку пропускать в лагерь!..

Мужчина в шинели был уже далеко, а Баджи все смотрела ему вслед и улыбалась.

— Кто это? — прошептала она, когда незнакомец скрылся из виду.

— Это Мешади Азизбеков, губернский комиссар и заместитель комиссара внутренних дел! — ответил Саша почтительным шепотом.