Младшая сестра

Весть об удаче дошла до каждого красноармейца. На площади запели «Интернационал». И так громко и радостно звучал он сейчас, что Баджи, сама того не замечая, стала вторить песне..

Затем Баджи пробралась на площадь. Здесь уже царило веселье. Заиграла гармонь. Тут же, среди не остывших еще орудий, красноармейцы стали петь песни и танцевать: «Русская»… «Полька»… «Яблочко»…

— Хорошо! — шепнула Баджи Саше.

Он вспомнил, что когда-то в Черном городе Баджи забавляла соседей танцами.

— Сама, что ли, хочешь потанцевать? — спросил он.

Баджи засмеялась. Он, видно, шутит над ней! Танцевать на площади перед солдатами? Да на это только последняя девка способна! Еще увидит какой-нибудь бездельник из Крепости, разнесет о ней слух по всем переулкам и тупикам. «Эй ты, шут солдатский! Солдатская!» — станут кричать ей вслед мальчишки, станут кидать в нее камни. Нет уж, спасибо!

Но в глубине души Баджи так и подмывало пуститься в пляс.

Один из красноармейцев коснулся ее руки: давай-ка, девушка, потанцуем!

— Уйди! — сердито оттолкнула его Баджи: солдаты, видно, в самом деле принимают ее за дурную девушку.

— Да не бойся ты!.. — дружелюбно произнес красноармеец, пытаясь сунуть ей в руку кусок хлеба.

Баджи снисходительно улыбнулась: она сыта, сама может угостить!

Другой красноармеец хотел ей подарить дешевенькое колечко. Взгляд Баджи загорелся. Красивое! Правда, брать подарки от незнакомого мужчины, да еще от солдата к тому же… Баджи вопросительно взглянула на Сашу. Тот кивком головы дал понять: можно!

Но Баджи не взяла. Что она, нищенка-побирушка или цыганка-гадалка, чтоб бродить по площади и принимать подачки? Она на площади не ради этого, а потому, что сегодня здесь большой, радостный праздник!..

Вечереет.

Августовские дни, пожалуй, самые знойные, душные из всех дней бакинского лета. Но здесь, у моря, вдали от раскалившихся за день каменных зданий, к вечеру становится прохладней.

Баджи и Саша сидят на дальнем краю пристани, свесив ноги над водой. Волны плещутся вокруг свай, шевелят деревянную пристань, вызывая у Баджи легкое головокружение. Море и небо сливаются вдали в гаснущем дне.

— Что там, за морем? — спрашивает Баджи, задумчиво устремляя взгляд на горизонт. Много красивых сказок о заморских странах слыхала она от матери и от Ругя. Правда ли то, о чем они рассказывали?

— Там Астрахань, Советская Россия… — отвечает Саша.

Баджи силится представить себе незнакомый город Астрахань и дальний край, название которому Советская Россия. Все чаще произносят эти слова здесь, на площади, и Баджи понимает, что с ними связаны отъезд и разлука.

— Ты тоже уедешь? — спрашивает она, заглядывая Саше в глаза.

Саша чувствует, что правда огорчит ее: увы, уехать, видимо, придется, дела на фронте снова ухудшились.

— Здесь останется Юнус, — говорит он, избегая прямого ответа.

Лицо Баджи становится печальным.

— Он не любит меня… Я ему не нужна.

— Брат — и не любит?

— Кто любит — тот не разлучается! — говорит Баджи и сама удивляется: откуда взялись у нее такие правильные слова?

Саше кажется, что она говорит не только о Юнусе.

— Ах, Баджи… — говорит он, вздыхая. — Многого ты еще не понимаешь!

— Я все понимаю!.. — обрывает его Баджи и упрямо сжимает губы.

Они долго молчат — никто не хочет заговорить первым.

— Почему вы так много воюете? — спрашивает наконец Баджи, поглядывая в сторону площади.

— За правду надо воевать всю жизнь!

— За правду?.. — переспрашивает Баджи. — Это, чтобы не было богатых, которые обижают бедных?

— Правильно!.. И еще — чтоб все наши люди были сыты и одеты, чтоб все трудились, были равны, и дружны между собой, и счастливы.

На лице Баджи появляется мечтательная улыбка.

— Хорошо — если бы так!

Улыбается в ответ и Саша:

— Ты, я вижу, Баджи, — большевичка!

Но тут Баджи отмахивается обеими руками: чего-чего, а таких слов она от Саши не заслужила!

— Дядя Шамси говорил, что большевики — дурные люди, грабители!

— Грабители? — смеется Саша. — Да разве Юнус, или Газанфар, или Арам, или я похожи на грабителей?

— А разве вы — большевики?

— Конечно!.. Чтоб все люди трудились, были сыты и одеты, чтоб они были равны и дружны между собой, нужно отнять богатства у богачей и отдать народу.

Баджи вспоминает рис, масло и сладкий кишмиш из подвала Шамси, розданные голодным малышам.

— Маленькая реквизиция!.. — говорит она понимающе.

Становится темно. Баджи и Саша покидают пристань, пересекают лагерь. Красноармейцы укладываются на ночлег.

— А эти солдаты — тоже большевики? — шепотом спрашивает Баджи.

— Не все, — отвечает Саша. — Но все идут с нами по одному пути…

Много грехов совершила Баджи с тех нор, как стала ходить на площадь: показывалась там с открытым лицом, разговаривала и смеялась с чужими мужчинами, солдатами. Много, много грехов!

Почему же не чувствует она себя грешницей? Почему не страшат ее гнев аллаха и жестокие муки ада? Почему не испытывает она раскаяния? Может быть, потому, что и ей по одному пути с ее новыми друзьями?

Пароходы уходят

«Нужно до отъезда поговорить с Юнусом насчет Баджи», — решил Саша, вспоминая свой разговор с Азизбековым.