Младшая сестра

Лошадь лениво трусила. Баджи раскрыла книжку и сразу узнала: та самая! Вот солдата ведут в цепях; вот солдат обнимает женщину; вот солдат бросается в воду, а женщина, подняв руки, плачет на берегу. Почему солдат в цепях? Кто ему эта женщина? О чем, подняв руки, плачет она на берегу?

Позади оставались черные, желтые, красные резервуары, желтые, черные, красные трубы заводов, серый закопченный камень домов и оград. Впереди нависал железнодорожный мост — граница заводского района.

Прощай, Черный город!

Большие колеса арбы, громыхая, катились по мостовой. Темя лошади было украшено бахромой из бусин. И на арбе сидела она, Баджи, и никто не прогонял ее, как прогоняли обычно, когда она цеплялась за кузов арбы водовоза, въезжавшей в заводские ворота.

Мечты и сны сбывались.

Приехал в гости дядя Шамси, и толстый важный мулла читал молитвы, и сладкой халвы было сколько душе угодно. И брат держал сестру за руку, и вот она едет с книжкой в руках, как школьница, в большой город, в красивый собственный дом дяди Шамси.

Далеко впереди пылил фаэтон дяди.

Прощай, прощай, Черный город!

Часть вторая Крепость

Отец сказал правду

Баджи сидит на мягком ковре, ест из миски бараний суп.

Справа от Баджи — Ана-ханум, старшая жена Шамси, со своей дочкой Фатьмой, девочкой на год старше Баджи. Слева — Ругя, младшая жена, со своим трехлетним сынишкой Балой. Жены и дети наблюдают, как гостья ест. Так наблюдают обычно за появившимся в доме новым животным — собакой, кошкой.

Поев, Баджи вытирает мякишем хлеба стенки и дно миски. Хорошо накормила ее Ана-ханум, вот бы так каждый день!

— Вымой посуду! — говорит старшая жена, едва Баджи успевает проглотить сочный мякиш.

Из окон стеклянной галереи, нависающей над крохотным квадратным двориком, домочадцы наблюдают, как подле сточной ямы гостья моет посуду.

— Всегда будешь мыть! — объявляет Ана-ханум.

Слышится стук.

Входная дверь в домах Крепости ведет обычно во дворик, через который проходят в дом. Стучат в дверь дверным молотком, колотушкой.

— Спроси — кто? — кричит Ана-ханум из окна: не в обычаях Крепости каждому открывать двери.

Баджи через дверь спрашивает:

— Кто там?

— Таги, — отвечают за дверью.

— Таги! — передает Баджи старшей жене.

— Отопри! — разрешает Ана-ханум.

В полутьме Баджи долго возится со щеколдой.

— Это ты, Баджи! — улыбается Таги, входя в низкую дверь, но Баджи не удостаивает его ответом: она племянница Шамси, ковроторговца.

Таги послан сюда из магазина — за обедом. Он недолго задерживается и уходит с двумя горшочками в руках.

— Запри, Баджи! — приказывает старшая жена и, слыша звук хлопнувшей щеколды, добавляет: — Всегда будешь отпирать и запирать дверь. Только сначала спрашивай: «кто там?» и беги докладывать дяде или мне.

Отпирать и запирать дверь?

Сколько раз, глядя на отца, стоящего у ворот, мечтала Баджи быть на его месте. И вот она сама, как отец, будет теперь отпирать и запирать дверь. Добрая, видать, женщина старшая жена!..

Ана-ханум водит Баджи по комнатам. Глаза Баджи широко раскрыты: ковры, зеркала, на потолке нарисованы картины. Красиво!

Особенно нравится Баджи комната для гостей, убранная на персидский манер, четырьмя коврами: от входа расстилается большой широкий ковер, по бокам тянутся две узкие дорожки, одинаковые по узору и цвету, а поперек этих трех ковров у стены, противоположной входу, постлан небольшой, так называемый главный ковер, место для почетных гостей. Эти четыре ковра представляют собой карабахский «даста́» — единый по стилю ковровый комплект.

— Каждый день будешь чистить эти ковры, — говорит Ана-ханум. — А другие, на которые укажу, засыплешь махоркой, чтоб моль не съела, и снесешь в кладовую. И зеркала будешь вытирать каждый день, и обметать стены и потолок. Дядя любит, когда в комнате чисто. Понятно?

Баджи кивает головой.

— А без дела в его комнату не ходи, — добавляет Ана-ханум.

Чистя ковры, Баджи разглядывает их сложные узоры, гладит рукой нежный ворс. Да, не сравнить эти ковры с выцветшим рваным паласом, едва прикрывавшим щелистый пол в доме отца!

Вытирая зеркала, Баджи развлекается: надувает пузырем щеки, шевелит ушами, тянет к носу язык. Смешно! Разве можно сравнить эти большие сверкающие зеркала с тусклым зеркальцем матери?

Обметая стены и потолок длинной щеткой, тоже можно хорошо позабавиться: похлопать щеткой по толстым задам гурий, потрогать их распущенные длинные полосы. Эти стены, покрытые масляной краской, этот разрисованный потолок — разве можно сравнить их с сырыми стенами, с прокопченным потолком в доме отца?

Спасибо Ана-ханум, что позволила убирать комнаты!..

— Ты уже взрослая, — говорит Ана-ханум, роясь в сундуке. — Некрасиво ходить раскрытой, как лошадь. Крепость — это не Черный город, народ здесь приличный. Я подарю тебе чадру. Какую хочешь — белую или зеленую?

— Зеленую! — отвечает Баджи, и в лицо ей летит лоскут зеленого ситца, выцветшая чадренка с плеч Фатьмы.

Баджи набрасывает на себя чадру, смотрится в зеркало. Хорошо! Совсем как взрослая! Добрая, очень добрая женщина Ана-ханум: нарядила ее в зеленую чадру…