Младшая сестра

Шамси не любил, хотя уважал покупателей-знатоков. Часами просиживали они у него в магазине, не спеша разглядывая и откладывая в сторону приглянувшиеся ковры. Нередко такой покупатель посылал слугу в ближайшую чайную и, распив с хозяином пузатый фарфоровый чайник, вновь принимался разглядывать и откладывать в сторону ковры уже из числа отобранных. Такой отбор производился порой по нескольку раз; случалось, знаток уходил вечером, так ничего и не купив, и вновь приходил на следующий день, с утра. Много было возни со знатоками, но Шамси не торопил их, потому что бесцельно было их торопить, и потому что торопливость — мать многих бед. Ко всему, Шамси знал: тот, кому приглянулся ковер, вернется и заплатит сколько ни спросят, потому что любовь к красоте вещей бывает у иных людей еще сильнее, чем любовь к женщине…

Шамси помнил время, когда большая часть городских домов находилась в пределах крепостных стен, а от отца своего, тоже ковроторговца, слышал он и о том времени, когда вне этих стен и вовсе не было домов.

За последние десятилетия город сильно разросся, и то, что некогда составляло древний Баку, стало лишь частью большого нового города — Крепостью, как ее теперь называли из-за сохранившихся крепостных стен. Стены эти крепко держали старый город в полукольце на западе и на севере, но с востока и юга им пришлось открыть путь к прибрежным улицам нового города, к морю.

Улицы в новом городе были, по сравнению с крепостными, прямые, широкие. Звенела конка, цокали по мостовой быстрые кони фаэтонов, изредка пролетал, гудя и обдавая прохожих пылью, одинокий автомобиль. Дома в новом городе были большие, высокие, и — что всего забавней казалось Шамси — не было надобности самому плестись но лестнице в верхние этажи: огромные ящики с зеркалами и бархатными сиденьями поднимали вверх по нескольку человек сразу.

Многие полюбили новый город, но Шамси остался верен старому.

В узких кривых переулочках и тупиках старой Крепости Шамси чувствовал себя спокойней. От дедов к отцам и сыновьям шла молва, что Крепость издревле спасала своих обитателей от врагов-иноземцев; эти кривые переулочки и тупики сопротивлялись даже тогда, когда высокие внешние стены Крепости уступали напору вражеских полчищ: защищать свою жизнь и добро здесь было легче, чем на широких просторах.

В Крепости целы были древние святые мечети, насчитывавшие сотни лет существования, и на заре здесь, казалось Шамси, чище звучал призыв муэдзинов к молитве. Здесь высилась Девичья башня, овеянная легендой, находился дворец ширван-шахов — древних властителей края, — ныне уже опустевший, полуразрушенный. Здесь, казалось Шамси, витал добрый дух мусульманства и старины.

В последние годы, правда, стали проникать в Крепость иноверцы. Шамси косился на чужаков, нарушающих своим чуждым говором и образом жизни этот добрый дух мусульманства и старины. Верно, и мусульмане в последние годы стали селиться далеко за пределами Крепости, в нагорной, северо-западной части города, а некоторые — прямо в гуще чужаков-иноверцев. «Но, скажите сами, — рассуждал Шамси, — что может быть хорошего от смешения местожительства народов? Ничего, ровным счетом ничего!» — сам отвечал он на свой вопрос и приводил доводы: все в этом мире имеет свое место; птица — в воздухе, рыба — в воде, зверь — в лесах и в пустынях.

Иногда он думал об азербайджанцах-нефтепромышленниках, богачах, селившихся в последние годы на новых улицах, в новых домах с большими окнами, с широкими общими входами, куда мог войти любой прохожий. Хотел бы он поселиться в таком доме? По правде говоря — нет! Камень тяжел на том месте, где он лежит. Конечно, Шамси хотел бы владеть десятой и даже сотой долей того, чем владел каждый из этих людей, он уважал их за богатство, но в глубине души не совсем одобрял их образ жизни — то, что встречались они в «Общественном собрании» с иноверцами, открыто пили вино, ели свинину, набирались чуждых привычек. Сам он предпочитал добрый старый уклад, по заветам отцов, в искривленных переулках и тупиках, в тесноватом, быть может, но истинно мусульманском доме; окна такого дома невелики, и узкая дверь раскрывается гостеприимно лишь для хорошего человека, родственника или друга, ибо дом твой, как справедливо говорится в пословице, — тайна твоя…

Шамси бодро шел по стезе аллаха, благословляющего прибыль с торговли, и мало-помалу преуспевал.

Война затронула благополучие Шамси.