Младшая сестра

Разрушены были многие ковроткацкие хозяйства, уменьшилось количество рабочих рук в селениях, на убыль пошло овцеводство, поднялись цены на грубую шерсть, которую стало усиленно спрашивать военное ведомство. Война оборвала связь Закавказья с международным рынком, сократила вывоз ковров, и те страны, названия которых — Германия, Англия, Америка — становились для уха Шамси столь же привычными, как Персия, Турция, Дагестан, вдруг снова оказались далекими и недоступными. Агенты посылали ковры кружным путем, через неведомый доселе Архангельск и даже через Владивосток, — но ковровый поток, бежавший с Закавказья долгие годы бурно и весело, неумолимо мелел с того жаркого летнего дня, когда была объявлена война.

Шамси встревожился: гибло любимое дело, он стал терпеть убытки.

Однако всякая палка, как говорят, о двух концах. Война действительно нанесла удар ковровому делу, но вместе с тем с ней открылся простор для поставок шерсти военному ведомству. И, поскольку Шамси был не в силах предотвратить удар, обрушившийся на ковроторговлю, он обратил свое внимание на поставку шерсти. Он хорошо знал все сырьевые районы и в поставках стал преуспевать, пожалуй, не меньше, чем прежде в ковроторговле.

Изредка, правда, он тосковал по любимому делу, но он лелеял надежду на то время, когда торговля коврами будет давать доходы более щедрые, чем торговля неуклюжими тюками шерсти, которых было немало теперь в его магазине, и до поры до времени утешался прибылью от поставок.

Вот какой человек был Шамси — почтенный, умный! Не глупей, пожалуй, многих персидских купцов с набережной.

А кем была Баджи? Девчонкой-сиротой, бедной родственницей, взятой им в дом из милости, по доброте сердца. О чем было ему говорить с ней?

Жены

Старшая и младшая жены живут в отдельных комнатах: Ана-ханум — с дочерью, Ругя — с сыном. У каждой есть много платьев, подушек, безделушек. Ни старшую, ни младшую жену Шамси не обделил.

Но стоит им встретиться, как завязывается перебранка.

— Всюду суешь ты свой нос! — ворчит Ана-ханум на Ругя. — Солдатская девка! Чтоб ты сгорела, проклятая!

— Старая ведьма! — огрызается Ругя, выведенная из терпения.

Глаза Ана-ханум суживаются.

— Эх ты, Семьдесят два! — брезгливо отплевывается она.

Баджи слушает.

Солдатская девка? Чтоб ты сгорела, проклятая? Так принято браниться, и брань эта не удивляет Баджи. Старая ведьма? Баджи уже убедилась, что в этом есть доля правды, хотя Ана-ханум всего сорок шесть лет. Но при чем тут «Семьдесят два»?

Позже Баджи узнала, в чем смысл этих слов.

Несколько лет назад, в одну из обычных поездок за коврами — на этот раз в Елисаветпольскую губернию — Шамси посетил знакомого ковродела. В мастерской, сидя на полу за станками, работали пять женщин. Завидя незнакомого мужчину, они натянули на себя платки, не слишком, правда, поспешно: деревенской женщине, работающей не покладая рук, трудно соблюдать закон с такой строгостью, с какой соблюдает его городская купчиха.

Шамси успел разглядеть одну из работниц, ткавшую большой ковер. Это была девушка лет пятнадцати, широколицая, полная, с большими живыми глазами, лукаво выглядывающими из-под платка. Шамси вспомнил сухощавую фигуру Ана-ханум и огладил бороду. За угощением после ковровой сделки он выпытал у хозяина, сколько тот платит ковроткачихам и кто эта девушка, ткущая большой ковер. Она оказалась дочерью бедного крестьянина, посылавшего ее на работу к ковроделу-хозяину. Несмотря на юные годы, она славилась в селении как искусная мастерица.

Шамси пришел к отцу девушки.

— Зачем твоей дочери получать один рубль в месяц и работать от зари до зари? — сказал он. — Отдай мне ее в жены, и я дам тебе по два рубля в месяц за три года вперед. У меня она будет целый день валяться без дела и сытно есть — как ханская дочь. Аллах не обделил меня достатком, я сразу выложу тебе семьдесят два рубля.

Десять ртов в семье крестьянина просили есть, и вот судьба посылает ему счастье: одну из дочерей можно выдать за городского ковроторговца и получить вдобавок семьдесят два рубля сразу. Когда еще заработает дочь такие деньги, получая по рублю в месяц? Не дожить! Но крестьянин знал, что купцы обычно обманывают крестьян, и сказал просительно:

— Позволь мне, уважаемый, подумать до конца месяца, и я дам тебе ответ.

До конца месяца оставалось дней десять, хотелось Шамси поскорей привезти к себе в дом молодую жену. Но он не забывал, что торопливость — мать многих бед.

— Подумай, — сказал он покладисто, — подумай. И если надумаешь, скажи об этом мулле — пусть он напишет «кебин», брачный договор.

В тот же день Шамси уехал домой. Он был уверен в согласии крестьянина и перед отъездом поручил своему давнишнему знакомому, местному человеку, заключить от его, Шамси, имени брачный договор: святой коран, как известно, не требует, чтобы при заключении брачного договора непременно лично участвовал будущий супруг — достаточно поручить это дело доверенному лицу.

Семьдесят два рубля — не малые деньги для бедного елисаветпольского крестьянина, и он, как и предвидел Шамси, отдал свою дочь Ругя в жены ковроторговцу.