Младшая сестра Смерти

— Тихон! — Женщина надрывно окликает мальчишку. — Не убегай!

А он и не убегает. Замерев напротив скамейки, где сидим мы с сатиром, мальчишка во все глаза пялится на нас.

Я не представляю, как буду объяснять матери Тихона про «неведому зверушку». А она наверняка спросит, что за голая мохнатая тварь сидит у нее во дворе. И не просто спросит, а, скорее всего, поднимет хай, вызовет полицию и журналистов. А я меньше всего на свете хочу оказаться в центре внимания.

— Мама, смотри! Козлик! — восторженно орет Тихон, показывая пальцем на сатира.

Я борюсь с нелепым желанием сдернуть толстовку и накинуть ее на рогатого. Однако кота в мешке не утаишь. А уж сатира под кофтой размера XS — тем более.

— Какой же это козлик, Тиша! — Щеки женщины заливает румянец, такой же изможденный, как и все в ней. — Это просто девочка. Простите Христа ради, — обращается она ко мне, — он у меня фантазер.

— Да ничего, — выдавливаю я.

Значит, женщина не видит сатира. Одной проблемой меньше.

— Козлик! — упрямится Тихон. — Вот он! Рядом с девочкой! А на дереве бума…

Сатир резко подается вперед и шипит:

— Чеши отсюда, мальчик, пока мои рога не проткнули твое тщедушное тельце.

Тихон выпучивает глаза и дает деру. Его мама плетется следом, прикрикивая, чтобы он не выбегал на дорогу.

Сатир поворачивается ко мне.

— Зачем ты напугал мальчишку? — негодую я.

— Не люблю, понимаешь ли, когда меня называют козлом, — склабится рогатый.

— Тебя видят только дети и подростки?

— Нет. Меня видят те, у кого есть… — он запинается, подбирая слово. — Предрасположенность.

— К чему?

— К тому, чтобы служить Смерти.

У меня перехватывает дыхание. Служить Смерти? То есть… убивать?

Да, кое-кто тут точно к этому предрасположен.

В глазах темнеет, и единственным светлым пятном остается лицо сатира. Скамейка пытается уплыть из-под меня. Закладывает уши.

— Дыши. — У рогатого строгий взгляд. — Ну давай уже, вдох-выдох. А то Тихон и его мама, вернувшись с прогулки, обнаружат твой синюшный труп. Ты же не хочешь нанести ребенку еще одну душевную травму?

— Свиток. Ты. Все это… вербовка? — спрашиваю я, налаживая дыхание. — Вербовка в отряд наемных убийц? Из-за того, что со мной происходит? Кто-то решил этим воспользоваться, да?

Звучит как полная чушь, и я надеюсь, что так и окажется. Но сатир, прищелкнув языком, отвечает:

— Зришь в корень, малыш. Не знаю, что там с тобой происходит, но про отряд убийц — это верно. Их четыре, и они называются «масти». Когда ты найдешь все свитки и выполнишь все задания, тебя зачислят в одну из них. Остается только понять в какую. Червы, пики, трефы или — скрестим пальцы, чтоб только не это, — бубны. Выбор, как видишь, невелик.

Какое-то время я молчу, пытаясь усвоить информацию. Потом спрашиваю:

— А в чем между ними разница?

— Ой, знаешь, почти никакой, — невинным голоском заявляет рогатый. — Просто червы и пики уничтожают нечисть, а трефы и бубны — людей. И все масти, разумеется, жаждут поубивать друг друга. — Он смотрит поверх моей головы и радостно заявляет: — А вот, кстати, и они!

Глава 4. Оказаться меж двух огней

Я оборачиваюсь и вижу, что ко мне приближается девушка, высокая и худая, как модель. Походка у нее тоже модельная: что называется, от бедра. Волосы цвета платины падают на лицо и колышутся в такт шагам. На девушке белоснежная блузка с воротником-стойкой, приталенный пиджак и узкие черные джинсы.

— Правда, пришли не все. Какая жалость! — комментирует сатир.

Он устраивается поудобнее и подпирает подбородок кулаком, словно готовится смотреть увлекательное шоу.

— Где свиток? — спрашивает девушка, сурово поглядывая то на меня, то на сатира.

Я тоже смотрю на рогатого. Он, конечно, мерзкий тип, но ждать совета больше не от кого.

— Не отдавай, — скособочив рот, шепчет сатир.

А потом вскакивает и орет девушке, указывая на меня:

— Он у нее! В кармане! Я сам видел!

Недоумение и обида сливаются в один горький ком и встают в горле. Ну и скотина же этот рогатый!

«Модель» бросается на меня с изяществом и прытью гепарда. Я успеваю лишь прижать руки к животу, бессознательно защищая бумажку с выполненным заданием, — сама не знаю зачем. Наверное, срабатывает древний инстинкт «я ни за что не отдам тебе это барахло, хотя мне самой оно не слишком-то нужно». Девушка вцепляется мне в предплечья, трясет, дергает, и я скатываюсь со скамейки. Локти и копчик пронзает боль.

На миг в поле зрения оказывается предатель-сатир: он зачем-то забрался на дерево и сидит на ветке, помахивая копытами. Попугай недоделанный!

«Модель» запрыгивает на меня, прижимает к земле и пытается расцепить руки, мешающие добраться до свитка. Она не очень-то сильная, а может, не хочет драться всерьез, поэтому наше сражение больше похоже на детскую возню.

Тело вспоминает: такое уже было. Давно, очень давно. А следом в голове зажигается лампочка и, помигивая, выхватывает спрятанное в дальнем углу сокровище. Один из многих бриллиантов памяти, в сердцевине которого всеми цветами радуги переливается боль.