Младшая сестра Смерти

— Прости! — выпаливает мачеха. — Это очень важно. Правда. Из-за фигни я не стала бы тебя беспокоить. — Голос встревоженный.

— Что случилось?

Мое сердце спотыкается и болезненно съеживается. Лишь бы Крис не попала в беду. Помимо подозрения и благодарности, я постоянно испытываю по отношению к мачехе еще одну яркую эмоцию: страх. Я боюсь навредить ей. Сделать то же, что сделала с Ксюшей и всей «Семеркой». То же, что с Лизкой. То же, что с мамой. Со многими.

— Ты где сейчас? — спрашивает Крис. — Давай подъеду.

— Вначале скажи, в чем дело! — Нервы предельно напряжены, и я срываюсь на крик.

— Родион… понимаешь, он…

Сердце съеживается еще сильнее. Сжимается и уплотняется, готовое взорваться в любой момент. Как бы я ни относилась к отцу, я не хочу, чтобы с ним случилось что-то плохое. Пусть живет — имеет на это полное право.

— В общем, он едет в Питер, — заканчивает Крис.

Вначале я чувствую облегчение, а следом — кислотно-шипящую злость. Она булькающей волной поднимается из желудка и обжигает горло. Я захожусь кашлем.

«Да как он смеет?» — вот что крутится у меня в голове.

Я перешла на домашнее обучение, перестала общаться с людьми, позволила запереть себя в четырех стенах и подавать еду через специальное окошко, как в тюрьме. А он, родной отец, все равно сбежал от меня на край света. Бросил в тот страшный год, когда я особенно нуждалась в поддержке. Пусть даже в такой, какую оказывают заразному человеку, — в защитном костюме и через стекло.

Так что нужно отцу? Снова запереть меня на замок? Посадить на цепь, как бешеную собаку? Раз и навсегда спасти от меня мир?

Сатир кладет ладонь мне на руку, и только тогда я понимаю, что все это время нещадно терзала предплечье ногтями. На коже багровеют длинные и извилистые дорожки. Такие тропинки точно не приведут ни к чему хорошему.

— Грипп? — робко окликает мачеха.

— Что он тут забыл? — выдавливаю я.

— Не знаю. Родион не сказал. Буркнул, что выезжает, и сразу сбросил, а теперь вне зоны доступа. — Крис нервничает. — Так где ты? Я могу подъехать? Надо бы обсудить, что делать.

— Приезжай, — отвечаю я и кидаю взгляд на рогатого: надеюсь, у Крис нет предрасположенности, и она его не заметит. Хотя лучше на время избавиться от напарника. Не хочется обсуждать семейные дела при чужих ушах. — Литейный проспект, сад «Сен-Жермен», — уточняю я.

— Скоро буду.

Я прячу телефон и смотрю вниз, на носки кроссовок, размышляя, нужно ли что-нибудь объяснять сатиру. Прихожу к мнению, что он обойдется, поэтому просто пытаюсь восстановить дыхание и сердцебиение. Об отце не думаю, но память так и зудит, хочется расчесать ее и выпустить кровь-воспоминание.

Давно заметила: если в мозгу крутятся темные мысли, а взгляд при этом устремлен вниз, обязательно потекут слезы. Вроде есть простое решение: смотри вверх! Но я не могу — подбородок словно магнитится к груди. Хочется уронить голову низко-низко, лучше вообще сбросить на землю и запинать под лавку. Пальцы тянутся к ссадинам — жаждут еще раз прогуляться по воспаленным дорожкам.

Может, правда купить себе… как там Крис говорила? Царапки.

— Предупреди, если соберешься реветь. — Рогатый, очевидно, не обделен интуицией. — Я тогда свалю по-быстренькому. Не терплю, понимаешь ли, соплей.

— Скоро приедет Крис, моя мачеха. Нам с ней надо поговорить. — Гляжу исподлобья. — Так что тебе действительно лучше свалить.

— Лучше — не то слово. Не имею ни малейшего желания слушать ваш треп. К тому же у меня дел по горло. Надо разыскать королей. Для начала хотя бы одного.

Я ощупываю свиток в кармане — это придает сил.

— Ты говорил, их сложно найти. — Про себя добавляю: «Легко потерять и невозможно забыть». — Днем с огнем и все такое.

— «Сложно»! — Сатир возмущенно всплескивает руками. — Это практически нереально. Но я подниму старые связи, обращусь к друзьям и, может статься…

— Не верю, что у тебя есть друзья. — Я скептически качаю головой.

— Прикуси язычок, малыш. — Он жжет меня глазищами. — Иначе будешь разгребать все одна-одинешенька. А самой тебе не справиться. Впрочем, с любым другим компаньоном тоже. Правильно, что к тебе приставили именно меня. Да пошлет мне бог терпения!

— Приставили? А кто? Те, кто придумывает задания?

— И все-таки она туповата, — шепчет рогатый под нос и, прежде чем я успеваю отвесить ему новый подзатыльник, превращается в серебристый дымок и улетает прочь.

Мне остается лишь буркнуть: «Придурок» — и выйти за ворота. Я прохаживаюсь туда-сюда в ожидании Крис. А как только решаю завернуть в книжный, телефон оживает: она здесь.

Волосы у Крис скручены в узел, на голову повязан платок. Из одежды — старая футболка, спортивные штаны и накинутый на плечи палантин. Значит, звонок отца застал ее за уборкой, и она сразу помчалась ко мне, даже переодеваться не стала. Непривычно видеть мачеху в таком образе, но мне, пожалуй, нравится. Ее наряды, помады, каблуки — броня, через которую трудно пробиться. А сейчас Крис выглядит домашней и простой. Почти родной.

Я опускаюсь на пассажирское сиденье и захлопываю дверь.

— Ты голодная? — первым делом спрашивает мачеха.