Младшая сестра Смерти

— Нет. — Понятно, что у нее на уме: когда Крис по-настоящему волнуется (а это случается редко), то ест в разы больше, чем обычно. — Давай не пойдем в кафе, ладно? Не хочу, чтобы кто-то случайно подслушал наш разговор.

На самом деле я не хочу, чтобы кто-то случайно увидел мои слезы, если до этого дойдет. Но Крис необязательно знать истинную причину.

Мачеха с сожалением вздыхает, бормочет что-то про спасительный бургер, а потом говорит:

— Ну, в общем, вот что я надумала, пока ехала. — Она барабанит пальцами по рулю. — Родиона я к тебе не подпущу. Пусть только попробует сунуться, сразу вызову ментов. Я не сказала, но один из парней, которые приезжали вчера на вызов, взял мой номер. Так что теперь у меня есть знакомый полицейский, если что.

Час от часу не легче. Надеюсь, Крис не вознамерилась найти мне «нового папу» в рядах доблестной полиции?

— Ты со мной согласна? — Ее пальцы прекращают отбивать дробь и вцепляются в руль. — Ну, с тем, что Родиону не следует с тобой видеться? Надеюсь, ты не хочешь…

— Не хочу.

Мачеха кивает. Линия подбородка у нее смягчается, руки сползают на колени. Так вот что тревожило ее больше всего. Не простила ли я отца? Не возникнет ли у меня желание повидаться с ним?

— Думаю, пока он будет в Питере, тебе лучше посидеть дома, — продолжает Крис. — Не выходить на улицу. Вообще. Ради твоей же безопасности.

Я пристально смотрю на нее, пытаясь взглядом донести мысль: то, что она говорит, — жуткая чушь. Дурно пахнущая глупость. Уйти в изоляцию ради человека, который собирался всю жизнь держать меня под замком? Ну уж нет.

Мачеха выдерживает мой взгляд. На лице у нее четко прописана непоколебимость: она все решила и не намерена отступать.

Тогда я выдаю фразу, которая, знаю, точно заденет ее за живое:

— Ты говоришь прямо как он.

Она вздрагивает, и я продолжаю:

— Так все и начиналось, не помнишь? «Посиди дома», «все ради безопасности»…

— Это другое, — медленно произносит Крис.

— Нет. То же самое, — возражаю я.

Ноздри стремительно захватывает неприятная щекотка. Ну вот, приехали. Замолкаю, пока в голос не прокралась дрожь, и отворачиваюсь к окошку.

— Это другое, — упрямо повторяет Крис. — Родион пекся о своей шкуре… хотя нет. На самом деле нет. Он считал, что печется о своей шкуре, а на самом деле просто добухался до белочки. Нет никакого проклятия, и я тому лучшее доказательство. Пусть приезжает, чтобы поцеловать порог! Я скорее перегрызу ему глотку, чем позволю к тебе приблизиться и снова причинить боль. Да-да, не смотри так. Однажды я совершила ошибку, но больше это не повторится. — Она шумно вздыхает. — Мы что-нибудь придумаем. Справимся. Как всегда.

Я часто-часто моргаю, прогоняя слезы. Речь Крис трогает меня, но я не могу позволить мачехе распоряжаться моей свободой. Что хуже: встретиться с отцом или оказаться под домашним арестом? В другое время я бы сказала, что первое. Но теперь, когда появились свитки, все изменилось. Вокруг происходит всякая небывальщина, и кто-то незримый зовет меня, тянет за руку и сулит нечто необыкновенное. Я не могу отказаться. Не могу закрыться. Я слишком долго просидела взаперти в свое время. Хватит!

Слезы испаряются, когда внутри закипает кровь.

— Долго ему ехать? — Я поворачиваюсь к Крис.

— Не знаю. — Она качает головой. — Если он еще в Диксоне, то долго. Я погуглила, там раз в неделю вылеты, по средам, а сегодня пятница. Но если он уже в Норильске, то может оказаться тут хоть завтра.

— Хорошо. — Чувствую, как приподнимаются уголки губ. — Быстрее приедет — быстрее узнаем, что ему нужно. Я его не боюсь. И прятаться не собираюсь.

— Грипп…

Я протягиваю руку и делаю то, чего не делаю почти никогда, — касаюсь Крис. Сжимаю ее плечо.

— Никаких замков.

— Боюсь, нас тогда могут ограбить, — кисло усмехается мачеха.

— Ты поняла, о чем я.

— Поняла. Знаю, что, скорее всего, пожалею об этом, но я не вправе удерживать тебя силком. С сегодняшнего дня наш девиз: «Никаких замков, кроме щеколды в туалете».

Я фыркаю, а Крис добавляет:

— Ты все-таки постарайся не пересекаться с ним. Сделай все возможное. Хорошо?

Киваю, хотя понимаю, что это практически нереально. Бабушкин адрес прекрасно известен отцу. Даже если Крис не пустит его на порог, он сможет подкараулить меня у ворот.

Одна половина души хочет узнать, что отцу понадобилось в Питере. Вторая строго грозит пальцем: «Держись от него подальше».

— И еще кое-что… — Крис мнется, и это настораживает. — Слушай, а какие отношения были у Родиона с тещей?

— С бабушкой? Не знаю. Они не общались.

— Уверена?

— А почему ты спрашиваешь?

Крис тянется к бардачку и вытаскивает белую бумажку, сильно обугленную по краям. Переворачивает, и я вижу отца. Его тонкое лицо, так похожее на мое, странно смотрится в горелой окаемке. Но еще страннее выглядит знак, нарисованный чем-то красным на белой рубашке — там, где сердце. Маленький символ выглядит как ромб на ножках. Я беру фотографию — вернее, то, что от нее осталось, — и трогаю коричневые опаленные края.

— Нашла в печке, когда убирала, — говорит Крис. — Не знаешь, что это значит?

— Наверное, бабушка злилась на отца, вот и решила…