Младший брат

— Алексей, — обеспокоено начал Амантай, встав рядом.

— Не перебивай! Сейчас… Слушай… Пусть вся семья слышит. Я русский, сын русского и украинки говорю тебе, казаху, спасибо! За доброту твоего народа!

Алексей вытащил из внутреннего нагрудного кармана пиджака конверт и протянул Амантаю. Тот, близоруко щурясь, приблизил конверт к глазам и прочитал:

— Куда, Казахская ССР, город Караганда. Кому, Джуме. Это что?

— Это письмо моей мамы твоей. Она написала его, когда мы вернулись от вас. Потом мама умерла, а перед смертью, просила найти вас всех и вручить письмо твоей маме. Вот я и взял ее письмо с собой. Думал, отдам твоей маме.

Амантай молча встал и вышел из комнаты. Через несколько минут вернулся, держа в руках другой конверт. Амантай отдал его Алексею и теперь, уже он вчитывался в строчки на конверте, где также рядом с отпечатанным «Куда, Кому» было написано от руки: СССР, РСФСР, Наталье.

— Твоя мама тоже написала письмо и не отправила?

— Да, перед самой смертью. Писала не она, а моя старшая дочь. Адреса мы не знали, только город Ворошиловград.

— Тем более, что название менялось, то Ворошиловград, то Луганск.

Все замолчали, потом невскрытые конверты пошли по рукам. Взрослые и дети прикасались к ним, словно пытались понять, какими чувствами и переживаниями делились друг с другом две подруги военных лет с нелегкими судьбами, о каких радостях и печалях поведали в своих письмах.

Конверты были разные: тот, что от Натальи куплен раньше, с маркой «Летчик», стоимостью сорок копеек, конверт Жумабике, с красно-синей окантовкой по краям, с изображением герба СССР и женщины, с голубем мира. Этот конверт, образца тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, стоил шестнадцать копеек.

— Сейчас конверты другие, — вздохнул Амантай.

— Да уж, сейчас все другое, — кивнул Алексей.

— Что же нам делать с письмами?

— Вскрывать рука не поднимается. Это же личное.

— Давай так сделаем, письмо твоей мамы положим на могилу Анашым, а это письмо ты отвезешь на могилу своей.

— Точно, Амантай. Хорошо придумал, так и поступим. Читать не будем, там секреты подружек. Но каждая получит свое письмо. Выполним последнюю волю наших матерей.

Позже они пришли на кладбище, где в ряд стояли мазары. Бродили по хрусткому снегу, читая надписи на памятниках. Помолчали. Затем Алексей, оглядевшись, заметил.

— Это же мусульманское кладбище и рядом, получается, христианское кладбище, так ведь?

Амантай кивнул.

— Видишь, как получается, брат, и живут вместе два народа и в земле сырой лежат рядом.

— Да, так и получается. Только вот что обидно, Алексей. Сейчас везде, в газетах, по телевизору говорят, что мы братские народы. Только это слова, а на деле… Выходит так, что мой дед спасал людей от голода, последним куском хлеба делился, а теперь потомки тех людей, называют нас «чурками».

— Знаешь, Амантай, я институтов не кончал, я тебе так скажу: моя бабка по отцовской линии была дворянского рода и называла таких людей старинным словом «быдло». Я не устану говорить тебе, внуку человека, спасшему меня и маму от голода, громадное спасибо и низкий поклон. А еще, прошу прощения за то быдло, которое не понимает, что появилась на свет, только благодаря помощи казахов всем ссыльным, репрессированным и эвакуированным. Обещаю, что буду бить морду каждому, кто назовет казахов чурками и…

Амантай громко засмеялся и хлопнул по плечу Алексея.

— Ты как будто на собрании выступаешь! Быдло, говоришь, у нас такого быдла тоже хватает.

— А, к черту их, всех. А помнишь весной, когда мы на вспашке уснули?

— Аха. Когда ты палку в руки взял и закричал, не подходи, убью?

Они смеялись, снова превращаясь в мальчишек, мыслями возвращаясь в трудное, военное детство.

…Пахать землю начинали в апреле. Запряженные в деревянные плуги, быки с трудом вспахивали тяжелую, влажную, от недавно сошедшего снега, землю. На один деревянный плуг садились по двое. Третий, чаще всего, кто-нибудь из женщин, подгонял прутиком животное. Быкам или коровам давали отдыхать, поэтому пахота затягивалась дотемна.

В тот день, на ночную смену, никто из взрослых с ними не остался. Ребятня, получив по кусочку курта и пол пиале айрана, распределила между собой, кто сидит на плуге, а кто — погонщик.

То ли из-за постоянного недосыпа, то ли из-за отсутствия, рядом взрослого, мальчишки стали засыпать. Один за другим, останавливались плуги и быки, шумно вздыхая, укладывались прямо на землю. Пацаны же, прижавшись друг к другу, сладко посапывая, спали на плугах.

К недопаханному полю подошли двое. В лунном свете блеснул козырек фуражки одного из них.

— Это что такое? — Зычно крикнул один из них и обратился ко второму, — не переживайте, сейчас разберемся, товарищ капитан.

— Непорядок, Василий Петрович, так вы до лета не засеете.

Дети, проснувшись от страха, сбились в кучу. Председатель громко перечислял виды наказаний для провинившихся, и все понимали, что это не просто угрозы. И пока он кричал и размахивал руками, капитан потянулся к висящей на боку кобуре, возможно, хотел ее поправить.