Младший инквизитор

– А как же их вурдалачьи поэмы?! – возразила она. – Например, знаменитая поэма восемнадцатого века, «Жизнь в лунном свете»?

– Это всего лишь сказка, – пожал плечами Орест.

– Неправда, я общалась с ее автором, Еремеем Поповым, он на самом деле был укушен вурдалаком и стал впоследствии главой клана.

– И это выдумка, человек не может стать вурдалаком, – сказал Орест.

Полина обижено надула губы.

Я поспешил увести разговор в другое русло и спросил:

– Так к вам приведение и этого Еремея заглядывает?

– Нет, – сказала Полина, – это я к нему в восемнадцатый век наведывалась.

Илья вдруг отвернулся, но я заметил, что его губы растянулись в улыбке.

– А хочешь, – вдруг воодушевилась Полина, – я покажу тебе эту поэму, она подписана собственноручно Еремеем, причем лично для меня.

Я кивнул, хотя подумал, что это, наверное, какой-то розыгрыш, так как увидел, что Илья едва сдерживает смех, а Орест неодобрительно качает головой.

Полина повела меня на второй этаж, мы зашли в угловую комнату. Комната была небольшой, в ней помещались только кровать, шкаф и письменный стол. Напротив двери, над столом, висело зеркало, а справа от него к стене были прикреплены четыре полки, на них стояли разные странные мелочи.

– Вот эта вазочка с ароматическим маслом куплена в Египте в сороковом году до нашей эры, – стала рассказывать Полина. – Там как раз шло празднование, у Клеопатры и Антония родились близнецы. А вот эта пряжка – из древней Греции. Видишь, какой особый узор в виде лошадей?

Я удивленно взирал на совершенно новые вещи. Лично я никогда не слышал, что кто-то может путешествовать во времени: ни в одном учебнике, ни в одной инквизиционной книге об этом не говорилось. Путешествия во времени существуют только в фантастических фильмах. Теперь я понял, почему Илья не мог сдержать улыбки. Но спорить с Полиной я не хотел, итак в этом доме она, похоже, была для всех чужой и, как мне показалось, никто здесь не воспринимал её всерьез. А милая отрешенность и наивность в ее глазах были даже симпатичны мне.

– А вот и поэма. – Полина вытащила из ящика стола рулончик, перевязанный розовой атласной ленточкой, и протянула его мне.

Я развернул пергаментный свиток. Наверху аккуратным почерком, нисколечко не выцветшими чернилами, было выведено:

«”Жизнь в лунном свете”. Еремей Попов. 1784г.»

– Он жил в России? – спросил я.

– Да, но только до девятнадцати лет. Когда с ним произошла эта история, он уехал из Новгорода и стал колесить по всей Европе.

Я решил принять игру и сделать вид, что путешествия во времени возможны, а потому не стал придираться, что поэма написана современным русским языком.

Целиком читать поэму не хотелось, но все же интересно было узнать, о чем там речь. Тем более, как заявила Полина, эти стихи написал первый вурдалако-человек.

Стихи были бездарные. И это было единственной правдоподобной деталью в этой странноватой истории. Потому что вурдалаки – существа не шибко большого ума. Этот вывод я сделал только что, из услышанного в гостиной разговора об охоте, так как в инквизиционном училище магических существ мы еще не проходили. Поэтому я и не ждал от полузверя литературного шедевра. Я пробежал поэму наискось, выхватывая кое-где по абзацу или того меньше.

«…Сияли звезды, лес молчал, и больше не было сомнений:

Я стал вдруг тем, кто жертву ищет под рогом окровавленной луны.

Итак, желание сбылось, все в черну полночь началось.

Звенел бубен, и выли глотки, и выпил я пол-литра водки.

Боль от голода с ума сводила, и был я словно крокодила, голодный до чужой крови.

Пробравшись сквозь чужой забор, я встретил плоть, но вот позор!

Одна лишь мысль о крови человечьей меня погнала прочь быстрей картечи.

…

Созвездья плавали в пруду, сомненья жгли мне душу:

Что стоит жизнь моя, когда запрет естественный нарушен?

И вдруг раздался где-то тили-бом, и я в испуге встрепенулся,

Подумал, это церкви звон и я от бога отлучен.

Навеки мне скитаться в тьме, а после смерти жить в огне…»

Еще метр свитка был посвящен тому, как автор, терзаемый муками совести, выпил кровь у половины жителей польской деревушки, а потом явился в местную церковь и потребовал, чтобы священник отпустил его грехи. Была еще и мимолетная любовь, и посещение Парижа, Лондона и Рима, и опять кровь, и опять душевные муки.

– А под словом «конец» пожелания для меня, – улыбнулась Полина.

Я размотал пергамент еще на полметра и под украшенным завитушками словом «Конец» увидел надпись: «Милостивой Государыне Полине Лукиной, от друга вурдалака. Не повторяй моих ошибок, оставайся человеком! С почтением и поклоном, Еремей Попов».

Я мог бы разузнать у пергамента, кто на самом деле его написал. Но не стал. Пусть Илья и все те люди за дверью считают Полину лгуньей. Но она так верит в свои путешествия, что и я не хотел в них сомневаться.

– Обещай, что не будешь охотиться на вурдалаков, – сказала Полина.

– Судя по сетям и пулям с солью, их, как я понял, убивать не будут.

– Нет, но разве ты бы хотел, чтобы тебя гоняли по лесу, а потом поймали в сети?!

– Ты права никто этого не заслуживает, даже стадо Гитлеров.