Млечные муки

А в целом учебный процесс слабо увязывался с детством, перерастающим в юность, каким-то он всегда являлся навязанным и принужденным. Подлинная школа жизни начиналась на перемене, когда лучший друг исхитрялся подпалить муху, бьющуюся в окно, а та вдруг неожиданно пахла жареным на всю рекреацию. Когда же звучал звонок на большую перемену, тогда и в мозгах происходила соответствующая большая перемена, и все парни класса, кроме обязательных изгоев, не сумевших себя проявить и поставить, устремлялись играть в вампиров. Среди одноклассников само собой наметилось несколько постоянных вампиров, целью которых являлось укусить – вернее, обозначить укус – остальных, изначально незараженных товарищей. В общем, обратить всех в свою веру. Некоторые вампиры кусались по-настоящему, что привносило в игру дополнительного интересу и заставляло бежать от них подальше с неподдельным ужасом и желанием спастись. И, как знать, к чему привело бы в итоге ширящееся вампирское движение, если бы не участились случаи столкновений со всевозможными директрисами и училками, которые видя, что на них мчит обезумившая масса великовозрастных балбесов, терпели многочисленные неудобства, а иногда даже получали травмы. Именно это и побудило взрослых озаботиться вопросами вампиризма в подведомственном учреждении, и пойти осиновым колом на заразное увлечение. Так запретили Игру. На том и зачах пылкий юношеский вампиризм в отдельно взятой школе.

На смену вампиризму пришел детско-юношеский алкоголизм, неожиданный и исследовательский. Детям запретили играть в любимые игры, тем самым, косвенно втянув в совершенно иные: взрослые уже игры. Кое-кто, насмотревшись на этих запретных взрослых, начал пить вино и водку, закуривая с таким видом, словно это вкусно и полезно, пытаясь казаться искушенным и кое-чего понимающим в правде жизни. Остальные, подобно макакам, рано или поздно следовали пагубному примеру. И вот уже закладывалась почва для будущих неудачных и невзрачных судеб. Пошла в ход бутылка лимонада, в которой, разумеется, водка, искусно проносимая на школьный огонек. Первые пьяные глупости и незабываемое утреннее чувство стыда за вчерашнее, облегчаемое тошнотворчеством. Последующие поддельные справки о том, как болела голова или живот, дневники-оригиналы для учителей и улучшенные версии для родителей, чувство тревоги в дни родительских собраний: как бы там чего тайное не стало явным. И чем дальше, тем очевиднее учения превращались в тягостное дополнение к увлекательному дневному и вечернему досугу.

Хотя многое из даваемого материала, так или иначе, но зависло в голове. Заставили как-то в рамках школьной программы прочесть «Преступление и наказание», пугая двойкой в журнал за незнание классики, и вдруг эта история неожиданно затянула и приколола. После чего Никита взял и прочитал многое другое из Достоевского, кое-что даже усвоил для себя, где-то призадумался, пускай многое так и осталось непонятным, каким-то старомодно-неактуальным. Извилина, однако, все же напряглась. И как-то так и зафиксировалась в новом состоянии, не распрямляясь более назад, в исходное положение. Аналогично озадачили решением некоторой химической загадки – не понравилось, показалось чем-то надуманным и несущественным, не имеющим отношения к реальной жизни. Так дальше и не пошла химия, запустил эту науку Никита навсегда. И вопреки пророчествам учителей, так и не пожалел.

Схожая история случалась и с остальными сверстниками. Таким образом, незаметно назревали и физики, и лирики, и законченные гуманитарии, и фанаты точных наук. Кто-то не видел смысла в предмете русского языка, утверждая, что и так его знает. Кто-то отрицал географию, поскольку и без того уже жил в лучшей из стран, в России, а обращать внимание на прилегающие территории не считал нужным. Кто-то был слабоват в физкультуре, отрываясь потом на физике. Примечательно и то, что даже у самого последнего двоечника, в котором уже смолоду просматривалось криминальное будущее и несчастная судьбина, все-таки нет-нет, а проскальзывала и находилась какая-нибудь талантливость, склонность к чему-нибудь. И вовсе не обязательно, что к предметам труда и физкультуры. Другое дело, что эти типы редко умели в себе это дело понять и развить.