Теперь новому главе надлежало выйти к разбуженному возней во дворце народу и журналистам, спешно поднятым из постелей, обрисовать новое положение дел и рассказать о будущности державы. Правда, как человек интеллигентный, Зубов понятия не имел, как ему общаться с простецами. Да, он знал, как обустроить страну, какие реформы провести и как правильно распределить все имеющиеся богатства, ни себя, ни коллег ненароком не обидев, недаром у него два высших образования имелось, но вот говорить с народом... это и прежде казалось ему задачей неразрешимой, а теперь и подавно. Недаром же он призвал заговорщиков к мятежу, а не революции. Поднимать массы и вести их на борьбу за светлое будущее казалось для него чем-то изрядно пошлым, свойственным людям простым, с восемью классами образования, даже не пытающимся верно склонять числительные. Но и все прочие участники бунта старательно прятались друг дружке за спины, ибо с ходу признали свою очевидную слабость в коммуникации с массами, вне всякого сомнения, нуждавшимся в безотлагательном просвещении - чем, собственно, новая власть и собиралась заняться. Вот только как бы им, пока еще темным и невежественным любителям цирка, ярмарок и бульварного чтива, это объяснить?
В дверь поскреблись. Вошел Сидоров, водитель нового главы республики. Некоторое время разглядывал лежащего на полу самодержца, потом узурпаторов. После связал одно с другим и спросил:
- Вы закончили? А то народ беспокоится, выспрашивает, как там правитель. Я одному доходчиво разъяснил вашу позицию, но на остальных у меня силенок не хватит.
Мятежники переглянулись. Зубов тотчас припомнил все выступления по пьяной лавочке своего водителя, от которых филологическую его часть воротило несказанно, но физиологическую притягивало столь же страстно, и кивнув в сторону вошедшего, спросил:
- А что, господа, не испробовать ли нм компромиссный вариант?
На том и порешили.
Ангажемент Сидорова прошел на ура. Зубов, как сообщники сговорились, передал тому все полномочия, до единого. Затем с упоением наблюдал как их ставленник, хлопнув косушку для поднятия бодрости, вышел к народу и, коверкая падежи и пугая блатным жаргоном, объяснял новую политику. После эту речь растащили на цитаты, анекдоты и слоганы.
Ликованию народных масс, казалось, предела не станет - уж так достал всех Гатчинский, что любого человека, оказавшегося на месте Сидорова, будь он даже доставщиком пиццы, встречали бы с не меньшим ликованием и большими надеждами. Вот и новый правитель, малознакомый с цензурной речью, стал властителем дум. Зря заговорщики переживали, поначалу и их бы встретили с искренней любовью уже за одну только кочергу, сыгравшую первую скрипку в новом концерте Клио. Несколько раз Зубов думал об этом, но потом махнул рукой. Ставленник комплотёров желания самостийно царствовать не проявил, только неуемную алчность и гонор. Дворца Гатчинского ему показалось мало уже через месяц правления, видимо, к этому времени Сидоров его весь обошел и насладился прелестями нового образа жизни. Он приказал надстроить пару этажей к строению, а еще флигели и второй бассейн, в результате чего постройка стала походить на палаты Нерона, сооруженные поверх Зимнего дворца. Впрочем, ему и этого показалось мало. Сидоров дал отмашку на создание еще одного Версаля, поближе к природе - загородный домик вышел куда больше основного дворца, но именно туда благодетель и перебрался, его аляповатая роскошь, кое-как оттенявшаяся лесом, пленила зиц-президента. Поименование своей должности он также переменил, на второй год царствия стал зваться Генеральным вседержителем - как раз под возросшие запросы.
Одно плохо, как раз к этому времени народ от Сидорова стал уставать. Но ладно это, заговорщиков, вошедших в состав Временного правительства, людские массы не переваривали почти столь же сильно. Все их изначально благодетельные реформы вылились в нечто столь неприглядное, что может быть озвучено исключительно обсценной лексикой. Которой граждане и пользовались, костеря новых правителей, а из приличных слов употребляя только "инфляцию", "дефицит", "безработицу" и "козлов".
Тут бы на сцене снова появиться кочерге, да только архонтам свезло. В дело вмешались эскулапы.