Млечный Путь

Так и договорились незаметно до того, что надо жечь панские имения.

— Но чего же ты все-таки возвращался сюда, человече? Коли возвратился, значит, у тебя тут свой угол есть. Где же он и что тебя заставило в батраки пойти?

Позже, когда человек уже как следует сжился со всеми батраками, узнал их всех, он без утайки рассказал про себя.

— Когда меня угнали во второй раз, жена не долго пожила — умерла от горя, от хвороб, что прикинулись после рождения мертвого дитяти… Думаю, и хата моя не простояла долго на тех пяти десятинах. Когда я на третий год вернулся, земля уже отошла какому-то осаднику[15]. Я стал нищим. Пошел по свету искать работы. Немного поработал в городе. Потом подался сюда. Теперь гол как сокол. Все имущество — вот эти руки.

— Если б знал, поди, что все так для тебя обернется, не спасал бы тогда на войне своего полковника.

— А может, тебе, человече, — сказал второй, — попытаться как-нибудь разыскать того самого полковника? Ты же, сам рассказываешь, вон какую услугу ему оказал. Шутка сказать — жизнь спас! Пускай он тебя еще раз отблагодарит. Он по твоей милости жив остался, чтобы по-прежнему в панах ходить, а ты его спас, чтоб горе мыкать. Хвороба его не возьмет, если и тебе даст пожить на свете. Он тебя должен вспомнить, только доберись до него. Живет, как в раю. Магнат. Имения, фабрики.

— Да мне-то он, может, и помог бы избавиться от нужды. Ну и что из этого? Я, скажем, выбьюсь из нищеты, а тебе-то от этого легче станет? Миллионы людей как бедствуют, так и останутся бедствовать. Так или нет?.. Вы знаете, что сейчас производят эти его фабрики, этого самого моего знакомого пана полковника. (Он теперь, гляди, еще в бо́льших чинах.) Он на своих фабриках наладил выпуск военных материалов. Чего он, стало быть, хочет? Войны! Кому война — смерть и горе, а ему — барыши. Вот и подумайте…

Батрак долго не пробыл на одном месте. Вскоре он уже снова ходил по имениям и деревням в поисках работы. Потом провел какое-то время в городе — и там искал работу.

Как-то раз загорелась панская усадьба. Через три дня сгорела другая. Примерно в то же время крестьяне выгнали из одной деревни податного чиновника. На место событий выехал карательный отряд. Он бесчинствовал несколько дней и убрался только после того, как опустошил деревни и пустил по миру людей. Едва простыл след карателей, как в тех местах объявился известный нам батрак.

— Не нашел я работы в городе, — сказал он, — буду снова пытать счастья тут.

Через несколько дней опять загорелась панская усадьба.

В ту же самую зиму, ближе к весне, на химической фабрике бастовали рабочие. К химикам присоединились рабочие всех городских фабрик и заводов. Началась многотысячная демонстрация. Колонны из разных концов города стеклись на площадь, и там состоялся митинг. К концу митинга, когда площадь оцепили войска и полиция, из автомобиля вышел высокий военный чин. Он собирался что-то сказать.

— Я обращаюсь к вам от имени владельцев предприятий, на которых вы устраиваете забастовки, от имени армии Речи Посполитой и государственной власти.

Булыжники и куски кирпича полетели в него. Он поспешил в свой закрытый автомобиль. Демонстрация ринулась в боковые улицы. В первом ряду первой колонны шел Петро Тодорович. На ходу говорил идущему рядом:

— Я его сразу узнал. Тот самый полковник. Мне так хотелось кинуться на него и уложить, гада, на месте! Я его когда-то спас, я его и убил бы!

В те же самые дни в небольшой комнате нового каменного здания, выросшего в известном нам городе на месте разрушенного беженского барака, человек просматривал газеты. Из окна ему были видны давно уже отстроенный вокзал, залитая асфальтом площадь там, где когда-то была россыпь деревенских привокзальных домишек. А там, где стоял барак, и от него в глубь улицы поднялись корпуса огромного химического завода. Человек, просматривавший газеты, сидел в директорском кабинете этого завода. Сперва он только перелистывал газеты, потом положил их на стол и принялся читать о выступлениях рабочих, о забастовках, демонстрациях за рубежом. Кончив читать, задумался. Тихо сказал, уронив голову на руки:

— А отец все думал когда-то о тех пяти десятинах земли… Если он жив, где и как мне найти его?

1932

МАЛЕНЬКАЯ ЖЕНЩИНА

Они шли лесными тропами и глухим бездорожьем. Шли с детьми. Маленьких несли на руках. Они хранили молчание. В этом молчании было единое для них чувство, властвовавшее надо всем, что осталось сейчас в их жизни. Это была ненависть, и она не знала ни границ, ни меры.

В большинстве своем это были женщины. Были молодые, были средних лет, были и старые. Но шла среди них одна, и тоже с детьми, в которой соединилось все, что было написано на многих лицах, что жило во многих душах. Этой «женщине» было лет двенадцать, и вела она с собою двоих малышей. Старшему мальчику было лет семь, младшей девочке — около пяти. Девочку она даже раз-другой пробовала подносить на руках. Было это недалеко от дороги из Минска на Москву — люди шли параллельно ей.