Млечный Путь

Пожалуй, каждый из них переживал свою личную кровавую драму. Один не знал, где в страшную минуту остались его родители, другой не знал, где теперь его дети. Дети, которые шли одни, не знали, где их матери. Но все шли на восток, уходили от врага. И все личное у них стало общим для всех.

Двенадцатилетняя женщина с детьми не знала, что это за дети. Она встретила их на дороге одних и взяла под свою опеку. Когда вышли на проселок и над головой появился немецкий хищник, она твердым голосом приказала своим детям упасть на землю и упала сама. Вся длинная вереница женщин и детей лежала на земле в ожидании, когда скроется кровожадная птица. Казалось, беда уже миновала их, но тут хищник сверху заметил, должно быть, несколько белых платочков на зеленой земле. Сквозь гул мотора пробился дробный пулеметный перестук, и так же дробно просыпался на распростертую ниц толпу град пуль.

Что в эти минуты делала двенадцатилетняя женщина? Упав грудью и лицом на землю, чтобы переждать беду, она уснула самым настоящим сном. Третьи сутки она не смыкала глаз — все шла и шла.

Высыпав пули, немец сделал круг и полетел дальше. В силу кого-то инстинкта двенадцатилетняя женщина тотчас проснулась, встала, подняла своих детей и смешалась с толпой. Вскоре она уже шла дальше, ссутуленная, молчаливая, с заострившимся от горьких дум и невзгод носом, в пестром платочке на милой девчоночьей головке. Все черты ее лица как бы слились в одну, непоколебимое упорство положило на нем свою печать. Глаза были устремлены в одну точку — в то, что уже известно и принято как неизбежность.

А известно было все! Известно, что пришла пора больших испытаний, горечи и упорства, жертв и противостояния. В душе — воля к жизни, а над душою — кровавый убийца! И озорная жизнерадостность двенадцатилетней девчушки превратилась в серьезность искушенного человека, который много знает и ко многому стремится. И все это было запечатлено на страдальческом личике.

Вдруг ее семилетний мальчуган ступил в сторону и пошел с нею рядом.

— Иди за мной, — строго сказала она ему, — мне мама говорила, что надо идти ровненько, друг за дружкой, и спокойно, — тогда больше пройдешь и меньше устанешь.

— А где твоя мама? — спросила женщина, шедшая впереди нее.

— Маму убило бомбой в Минске, но она мне успела сказать, чтобы я сразу же уходила, не мешкала.

На один кратчайший миг лицо ее сморщилось, сжалось, дрогнуло, она моргнула глазами, провела по ним кулачком, чтобы вытереть внезапные слезы, глотнула слюну, и в следующую секунду спина ее уже снова колыхалась среди других в ровном, размеренном шаге. И тут как-то все разом вскинули лица. Немецкий хищник возвращался. Прерывистый рокот его мотора нахлынул нежданно. Теперь он шел ниже, чем в прошлый раз, и круги делал не такие большие. Снова толпа женщин и детей лежала на земле, и снова она в своем пестром платочке спала, уткнувшись лицом в траву на обочине. Рядом с нею лежал семилетний мальчуган, а присутствие пятилетней девчушки она чувствовала сквозь сон: рука девчушки лежала на руке той, кто заменила ей мать.

И вдруг весь этот жаркий и солнечный день был расколот свистом. Все всколыхнулось и встало дыбом. Свет дрогнул, оглушенный ударом невероятной силы, и стало темно. Но она так крепко спала, что больше минуты не могла опомниться, вскочив на ноги под градом земли, обрушившейся на нее тупой тяжестью. Она была отброшена далеко от дороги и полузасыпана. Не успела она стряхнуть с себя забытье, как опять, уже с другой стороны, но так же близко от нее вздыбилась с треском и грохотом земля. А потом еще и еще, и так много раз. Все сгинуло, исчезло, и вдруг в мире воцарилась тишина. Слышно было только, как удаляется, уходит в невидимую высь самолетный гул.