Млечный путь (СИ)

Хмыкнув, Бренда отпивает немного чая, сморщив нос, и ставит кружку на стол с громким стуком. Пробормотав: «И кому тут сахара жалко?», — насыпает еще ложки три, и довольная улыбка вновь озаряет ее лицо. Такой любви к сладкому чаю Ньюту остается только подивиться.

— А диабета не боишься? — подает голос Тереза, приподнимая брови. Бренда почти мстительно подвигает к себе корзиночку с конфетами и всем видом показывает, что делится сладким ни с кем не намерена.

— Я ничего не боюсь. Я собираюсь прославиться и умереть молодой.

— Слишком много кандидатов умереть молодыми на один квадратный метр, — фырчит недовольно Минхо, взглянув на Ньюта предупреждающе. К чаю он не притрагивается и все больше точит печенье. Ньют ловит в его движениях что-то нервное. И потому начинает нервничать сам. Друг сказал что-то непозволительное.

Ньют спешит перевести тему.

— А кто же Ариса будет содержать?

— А я ему наследство отпишу, — отмахивается девушка, шуршит новым фантиком, а потом Арис вновь нечаянно толкает ее в плечо. Она злорадно добавляет: — Или не отпишу. Кажется, не успею.

— И тогда он найдет какую-нибудь дамочку преклонного возраста и при деньгах и будет всячески ее обхаживать, чтобы в итоге все ее состояние досталось ему, — поддерживает историю Алби.

— И она будет всячески его использовать, чтобы сделать из простого мальчика глупую игрушку, но Арис все еще будет лелеять надежду получить ее деньги, — подначивает Минхо, не слушая самого себя.

— Но дамочка окажется не так проста, потому что будет старой стервой, и в конце концов отравит Ариса, чтобы наследство никому не оставлять совсем, — ставит точку Тереза, победно улыбаясь.

— Короче, постарайся не сильно распускать руки, — выводит мораль истории Бренда, обращаясь к бедному парню, и он посылает ей полный враждебности взгляд.

— Вы все рехнулись, — бормочет он. Съежившись в углу дивана, он смотрит на присутствующих как-то затравленно, словно на табор цыган, что нагадали ему скорую смерть. И он еще так много не успел сделать.

Ньют не хочет принимать участие в их бессмысленном разговоре. Он не хотел присутствовать на этом собрании. Он не хочет мило улыбаться в компании всех этих людей и попивать горький чай желтого цвета, который почему-то зовется зеленым, и слушать странные теории странных знакомых. Ловить на себе обеспокоенные взгляды друзей и нечитаемые — Томаса, ерзать на стуле между ним и Чаком и думать совершенно не о чаепитии. И он точно не хотел звать сюда Минхо и Алби.

Но разве кто-то стал бы учитывать его мнение?

— Как реабилитация? — невинно интересуется Бренда, и лишь когда Минхо пихает его ногой, Ньют понимает, что обращались к нему. Нужно ответить что-то такое, чтобы к нему больше не обращались.

Он отвечает:

— Отлично. Вставило лучше, чем героин.

Это не производит на Бренду должного впечатления. Вообще никакого впечатления. Она спокойно усмехается, глядя точно ему в глаза, словно знала с самого начала, что он так ответит. А вот Терезу это пугает. Настораживает Ариса, заставляет поперхнуться Томаса, а Чак опускает голову как-то уж слишком виновато. Будто это он содействовал тому, что Ньют начал принимать.

Минхо и Алби переглядываются. Они за друга боятся, но сказать ему ничего не могут.

А он никогда не принимал героин. Никогда не интересовался. Его не завлекало ничего, кроме Млечного Пути, а теперь и к нему остыли давешние чувства. Ньют отдает предпочтение только сигаретам. И он вполне мог бы обойтись и без них, только вот тогда останется ощущение, что у него отобрали личность. Часть тела. Оставили пустую заводскую упаковку.

Его разум поглощен другими вещами. Когда Бренда одобрительно ему кивает, все вдруг излишне оживают, начинают галдеть, будто их не восемь человек — сто восемьдесят восемь. Ньюту вдруг нравится это число. Почему-то он думает, что оно красиво звучит. И еще он думает, что Томас чересчур часто смотрит в его сторону.

Ньют не может слушать разговоры ста восьмидесяти восьми человек. Он не может хотя бы уловить тему обсуждения. Возможно, это спор об искусственной заднице очередной раскрученной звезды, пробивающейся в певицы, а может, это дискуссия о качестве привозимых из южных стран бананов. Ему нет до этого дела.

Ньют не думает об этом.

Ньют думает о Томасе. Думает, как долго у него живет. После весьма краткого курса реабилитации прошел месяц, и Томас от него не отлипал. И кошка тоже. Но Томас больше.

Когда Чак засыпал, Томас перебирался на другую сторону кровати к Ньюту, чтобы быть как можно ближе. Обнимал, засыпая, и просыпался у Ньюта на груди. Уходил на работу, целуя, и радостно возвращался назад, повиснув у него на шее. И Ньют чувствовал счастье и тоску одновременно.

Потому что душил страх вернуться в начало. Потому что все это так и не помогло разобраться, кем друг другу они приходятся. Почему-то это казалось важным.

А говорить Томас не хотел. Хотел он совершенно другого.

Ньют начинает думать о еще более отвлеченных от разговора друзей вещах.