Млечный путь (СИ)

Чак не отлипает от них обоих и трясется над ними, словно над хрустальной вазой. Ньют никогда не видел его таким, но Чак временами перестает быть похожим на привычного Чака, который говорит все, что приходит на ум, мгновенно. Порой он молчит слишком долго, и кажется, что он хранит тайну, которую не может рассказать, потому что в ней — вся мудрость мира.

И даже кошка смиряется наконец с постоянным присутствием хозяина где-то рядом и позволяет себя гладить кому-то еще, помимо Ньюта, а с колен его не спускается. Только мурлычет без перерыва и всеми силами показывает свою безграничную к нему любовь. Спать она теперь обустроилась у Ньюта и Томаса в ногах.

Чак решил не отставать.

Кромешная сокровенная темнота комнаты несла в себе загадку и успокоение, когда Томас притягивал Ньюта к себе поближе, а тот все прикусывал губу, чтобы не улыбаться, пока кошка ворочалась внизу кровати в ответ на их телодвижения. Кромешная тьма в своей загадке принесла к ним обеспокоенного Чака, прибежавшего к ним из комнаты и заявившего, что спать их одних не оставит.

Потому что в один вечер, когда все вокруг уже отошло во тьму, уступив абсолютно ее напору, и Томас увел Ньюта спать, а кошка мирно посапывала на одеяле, пришло то спокойное ощущение, которое Ньют всегда ждал. Которое говорило: сейчас все так, как и должно быть. Вернулся уют, ушел на покой страх, и следом прибежала уверенность в завтрашнем дне.

Да, все так, как и должно быть.

Так Томас и должен его обнимать. Так Томас и должен дарить ему свои поцелуи. Так Ньют и должен это все принимать и отвечать благодарным теплом. Так и должно быть. Одна комната на двоих. Руки Томаса у Ньюта в волосах, на пояснице, на плечах. Губы оставляют память, а тишина должна растворяться в тяжелом дыхании. И кошка должна недовольно ворочаться внизу кровати.

А Чак здесь быть не должен.

Но он здесь. Поднял одеяло, заставив парней вздрогнуть, растолкал их обоих и улегся между ними со всем комфортом. Устроил рядом с собой какую-то игрушку, и Ньют приподнялся на локте, вопросительно глядя то на него, то на Томаса. Последний же отвернулся на спину, пуская пальцы в волосы и стараясь успокоить дыхание. Происходило что-то странное.

— Чак? — осторожно произнес Ньют, и кучерявая голова мальчишки мигом повернулась к нему.

— Я просто решил, что это как-то неправильно, что вы тут все вместе, а я там один. Да и мало ли, что опять может случиться, — заявил тогда Чак, пожав плечами.

А после он и вовсе развернулся к Ньюту всем корпусом и обнял сильно-сильно, и тот еще более ошалело посмотрел на Томаса. В свете проникающих с улицы городских огней показалась его умиленная улыбка, и он потянулся к Ньюту, положив ладонь ему на щеку, чтобы мягко поцеловать у Чака над головой.

— Это ненадолго. Потерпи, — прошептал он, укладываясь спать.

С тех пор, правда, выгнать Чака им так и не удалось. Да и не сказать, что они особенно пытались это сделать. Просто Ньют временами спрашивал, долго ли Чак собирается его еще контролировать, а тот лишь с умным видом утверждал, что ему нужно наверняка убедиться в его состоянии, чтобы он мог со спокойной душой вернуться к себе в комнату. Ньют трепал его по голове, легко ему улыбаясь, и порой согласно ему кивал.

Так и жили.

Пока нелюдимая кошка не ушла от них спать к Чаку в комнату, а мальчонка побежал за ней, сказав, что теперь ему никак нельзя оставить ее одну. И попросил Томаса приглядывать за Ньютом. Томас рассмеялся.

— Чак сказал глаз с тебя не спускать, — докладывает он, обнимая Ньюта со спины, когда тот выходит покурить на балкон. Ньют улыбается ему краешком губ и протягивает пачку сигарет и зажигалку. Дым застилает уходящее в горизонт солнце, и все тело пробирает дрожь.

— Мне страшно, — признается Ньют, шумно выпуская отраву из легких. Он опирается на перила, слепо смотря вниз, и думает лишь о том, как бы ему не сорваться. Буквально или нет. Срываться опасно, но что делать, если даже маленький неосторожный шажочек может привести к неминуемым последствиям? Может ли он удержаться? И удержит ли его воздух, если держаться больше не за что?

— Мы все еще с тобой, — проговаривает Томас, склонив голову к плечу. Его янтарные глаза выразительно сияют в последних лучах уплывающей звезды и уже ловят отблески первых городских фонарей. — Я не позволю тебе вернуться назад. Даже если ты сам этого захочешь.

Ньют благодарно кивает. Выдавливает улыбку. Разыгрывать счастливую примерную семью, которой они вовсе и не являются, не то чтобы сложно, но слишком неприятно, когда мучает знание, что за блестящей упаковкой скрывается гниль. С Томасом они так и не разобрались, и никто из них не даст ответ, кто они друг другу и почему держатся вместе — из-за боязни ли признаться в этом самим себе или из-за настоящего непонимания проблемы, но вопрос остается. Ни открытым, ни закрытым. Просто он есть.

В вечное напряжение превращается вся его жизнь. Он то ходит по натянутым проводам, то висит над пропастью, цепляясь за них пальцами.