Млечный путь (СИ)

Ньют думает о том, как после диспансера раз пять трахнул Томаса в душе. Один раз в ванне. Тогда постучался Чак, спрашивал, как долго они еще будут занимать комнату, и брат едва ли смог ему ответить, с трудом сделав вид, что закашлялся. Ньют думает о том, как пару раз трахнул Томаса прямо в коридоре, припирая к стене. Было больно ударяться об углы и сшибать спиной двери, но оно того стоило, никто не заставит сомневаться. Ньют даже вспоминает три случайных раза у Чака в комнате, пока парень был у друзей. И в один из дней, когда Чак должен был вернуться с минуты на минуту, Ньют трахнул Томаса прямо на балконе, и было очень холодно.

Он судорожно хватает воздух. Память не фургон, ее разгон не остановишь.

И потому вместо ужасного ракурса молоденькой фотомодели в каком-то журнале, который читает Бренда, Ньют думает о том, как дважды Томас трахнул его на кухонном столе и один раз он Томаса на своем любимом с первых дней подоконнике там же, на кухне. Сердцу не хватает места в грудной клетке, оно бьется изо всех сил.

Ньют скользит взглядом по диванчику напротив, где разместились Алби, Минхо и Бренда с Арисом, и вспоминает, как в один раз они с Томасом едва не полетели с этого дивана. Ньют успел ухватиться за спинку, но задел ногой стоящий рядом стол, на который теперь поставили кружки с чаем, чайник и корзинки со сладостями. А он тогда упал с оглушительным грохотом.

Встречаясь с Томасом взглядом, Ньют неожиданно думает, что Томас мыслями витает где-то там же, где он сам.

А стульев, на которых они с Томасом и Чаком сидят, еще вчера было больше. Так уж вышло, что один сломался — и исключительно по инициативе Томаса. Но даже уже падая с этим чертовым стулом на пол, Ньют не мог ни на чем концентрироваться, кроме как на резко выступающих под тонкой кожей томасовых ключицах. Чак пропажи одного стула не заметил.

На самом деле Ньют думал, что после реабилитации ему такое и не светит. Но то ли бог есть, то ли помогло не полное прохождение лечения, Ньют не знает. Уж об этом думать не хочется точно. Хочется только вновь остаться с Томасом в квартире наедине.

— А Томас никогда не мог признаться, что он по мальчикам, — просто роняет Бренда, посмеиваясь и обмениваясь с Терезой многозначительными взглядами. Обе смеются, и этот смех поддерживает и Арис тоже. Ньют вскидывает голову. Ему кажется, что эту часть беседы ему пропускать нельзя. Теперь обсуждают не обкачанные губы новой прославившейся недокрасотки. — Всегда говорил, что это все не его, что он с девчонками крутится. А это девчонки всегда крутились около него, внимание надеялись обратить. А он их в упор не замечал. — И снова реплику поддерживает смех. Теперь смеются все. Кроме Томаса и Ньюта.

Томас все еще смотрит на него. И в янтаре Ньют видит отражение маленького себя. Такой потрясающий камень впустил его.

— И правда, — продолжает Тереза, вроде обращаясь к Минхо и Алби, знакомя их с Томасом, которого они лично не слишком знают, но все время поглядывая на Ньюта. Тому становится неловко во внимании ее прожигающих синих глаз. Поэтому он старается смотреть на Томаса в ответ. — Он потому и просил девчонок с ним повстречаться. Всю жизнь прикрывался. А как Ньют появился, Том вообще запаниковал.

Бренда снова поднимает смех. Томас отворачивается от Ньюта, болтает остатки чая на донышке чашки и рассматривает их с интересом, словно погадать решил на них. С Ньюта взгляда теперь не спускает Минхо. Смотрит с прищуром — будто знает что-то такое, чего Ньюту еще не известно.

— Неправда! — ворчит Томас, ставя кружку на стол. Донышко громко ударяется о поверхность столешницы как призыв к полному молчанию, и взгляд Томаса вмиг наполняется огнем. Он поворачивается к Ньюту. У того все холодеет внутри. Будто килограмм льда за раз съел. — Я люблю его.

Ньют опускает голову и смущенно улыбается. Правда ли это или ему только снится? Так просто было разобраться, но что-то все равно не дает покоя и гложет, как маленький червячок. Томас сжимает его руку в своей под лихой свист Минхо. Может ли все быть так хорошо?

Он незаметно проверяет количество пакетиков в кармане. По-прежнему пять. Как быстро исчезнет решимость их выбросить? И ради кого — ради себя или Томаса?

Будь каждый каждому такой опорой,

чтоб, избавляя друг друга от обуз,

к мечте идти одною волей.

Микеланджело Буонаротти