А вокруг виноград.
Незабудки и шафраны,
Тут фиалки, там гвоздики!
Но скажи мне, где ж тюльпаны!?
Розы где, где лилий лики?
Сад сияет, сверкает, смеется,
Дождь пройдет — точно манна прольется!
Точно манна... но как странно:
Где же рыцари тюльпаны?
Лилии где — девы?
Где же розы — королевы,
Хризантемы, где вы!?
Вдруг, веселием наскучив,
Среди бела дня
В ясном небе тучи, тучи,
Полные огня.
И внезапно расцветают на глазах у вас:
Розы! лилии! тюльпаны!
Хризантемы!
—
Странно, странно:
Все не в добрый час.
Но не бойтесь: дождь прольется
—
Сад встряхнется, встрепенется,
Словно радужная птица,
Не жалея краски,
Засверкает, заискрится!..
Анютиными глазками.
Моцарт, Моцарт, Сад под солнцем,
Неуемный, беззаботный солнцелов
— кудесник!
Как цветы, чудны твои песни:
В пылу цветения
Вдруг умереть готовы.
ФРАНЦ ШУБЕРТ
ТАЙНА ФРАНЦА ШУБЕРТА
«Когда я пел о любви, она приносила
мне страдания, когда я пел о страдании,
оно превращалось в любовь.»
/Франц Шуберт/
Когда мы говорим: «Девятая симфония», можно как правило не называть имя автора — и так ясно, что речь идет о величайшем творении Людвига ван Бетховена, творении, которое, видимо, так и останется навсегда Эверестом в Гималаях мирового симфонизма. Но сейчас моя душа переполнена майским ливнем еще одной «Девятой», и тоже последней... Франц Шуберт! Невозможно, но приходится поверить, что это грандиозное, полное торжествующей силы жизни произведение окончено неизлечимо больным человеком всего за несколько месяцев до его безвременной кончины: Шуберт не дожил два месяца и двенадцать дней до 32 лет!
Гении не обязательно живут недолго: Гайдн прожил 77 лет, Гендель 74, Бах 65, Бетховен 57...
Только Моцарт, Мендельсон и Шопен (да еще Бизе и Беллини) не дотянули до 40, но они хотя бы перешагнули за возраст Иисуса Христа. Впрочем, какая-то закономерность, видимо, все-таки есть: именно с этими тремя Шуберта роднит сверхранняя сверхгениальность. Но никто из них, даже Моцарт, не создал на рубеже неполных 32 лет своей Девятой симфонии (а заодно и Восьмой, «Неоконченной»), ни струнного Квинтета до мажор, ни 21-ой фортепьянной сонаты си-бемоль мажор. Ромен Роллан очень образно заметил, что все музыкальное творчество Моцарта было «цветение». Что же сказать о Шуберте, который, прожив на «целых» 4 года меньше, успел создать: 9 симфоний, 6 месс, свыше 100 произведений для хора и вокальных ансамблей, более 60 инструментальных ансамблей, 22 фортепьянных сонаты и еще несколько десятков сочинений для фортепьяно в две и в четыре руки, 18 произведений для сцены и, наконец, свыше 600 (никто не знает, сколько еще безвозвратно утрачено) лирических песен, которых — не напиши он ничего другого — было бы уже достаточно, чтобы обессмертить навсегда его имя!
И вот вам первый парадокс: почти вся эта музыкальная вселенная при жизни Шуберта так и осталась неоткрытой; конечно, его знали и любили, но в узком кругу и в основном как автора песен. Шуберту не удалось услышать ни одной из своих симфоний, только первую, юношескую, мессу, почти ничего из инструментальных ансамблей, сочинений для сцены... да что говорить: почти все его крупные произведения не были при жизни даже изданы! Понадобилось не одно десятилетие, чтобы свет этих далеких звезд понемногу просочился в нашу земную атмосферу, и прозревшее человечество замерло в трепетном изумлении, почти в ужасе: сколько новых звезд — и каких? — первой величины! (Добавлю, что последние, сонаты, стали по-настоящему «зримыми» уже в 20 веке.)