Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера

Всякий гений — загадка Природы, но с Шубертом она хватила через край! Я сам не вполне верю в то, что собираюсь высказать дальше, — для этого нужно быть убежденным мистиком, а я — сомневающийся. Но выглядит все так, как если бы... Короче, произошла какая-то ошибка на небесах, и искра Божия попала... не в того человека! И с этого момента, то есть со дня рождения, мстительная судьба шла за ним по пятам. Он голодает, но уже в 18 лет пишет «Лесного царя». Судьба вынуждает его влачить полунищенское бремя школьного учительства, но в 22 года он создает «Форейлен — квинтет», к 25 годам фантазию «Скиталец», Октет и «Неоконченную» симфонию. Судьба посылает ему неизлечимую болезнь, но с этой болезнью он прожил бы еще лет 20. Может быть хоть теперь удастся его сломить? Нет, в муках и страданиях он продолжает творить. И вот новый, невиданный по размаху подъем. Перешагнув за 31 год, Шуберт на протяжении нескольких месяцев создает один за другим свои наивысшие шедевры: Симфонию до мажор, Мессу ми-бемоль мажор, Фантазию фа минор, Квинтет до мажор, сонаты до минор, ля мажор и си-бемоль мажор, Кантату «Победная песнь Мириам», новые песни... Вот это было для судьбы уже слишком. И она убила его брюшным тифом, как убила спустя полтора столетия Чайковского — стоило тому перешагнуть свою запретную черту: написать Шестую симфонию.

Мой рассказ был бы неполным, если бы я не коснулся основного, что связано с именем Шуберта, — его музыки. Очень трудная для меня, дилетанта, задача, но отступать поздно — попробую. Собственно, я собираюсь коснуться одной только темы: Бетховен и Шуберт. В ней тоже много загадочного, и, по-моему, неправильно понятого. Известно, что Шуберт чрезвычайно любил Моцарта («О, Моцарт, бессмертный Моцарт! Как много, как бесконечно много прекрасных образов жизни /.../ запечатлел ты в наших душах!») и Гайдна («О, добрый Гайдн, вдохни в меня свое спокойствие и ясность!»), а в последние месяцы жизни до такой степени был захвачен Генделем (любимый, кстати, композитор Бетховена), что меньше чем за месяц до смерти вознамерился брать уроки контрапункта у крупнейшего музыкального теоретика Вены Симона Зехтера (состоялся только один урок). Но главным его кумиром на протяжении всей жизни был Бетховен. Есть что-то фатальное в том, что первый и единственный раз Шуберт увидел Бетховена уже на смертном одре, за год с небольшим до собственной смерти. Почему за столько лет жизни в одном городе эти два гения так и не встретились — из-за чрезмерной робости Шуберта? — допустим.

Биографы считают, что Шуберт не закончил Восьмой симфонии либо потому, что исчерпал в первых двух частях свой замысел, либо сочтя ее недостойной Девятой симфонии Бетховена, которую (возможно) услышал в период работы над Восьмой. Первая гипотеза, по-моему, вообще несерьезна, вторая сомнительна: при всей своей скромности Шуберт не был склонен к самоуничижению и безусловно знал себе цену. Давайте задумаемся: кто из композиторов в 25 лет написал что-либо равное по масштабу, глубине и трагизму этим двум частям действительно «неоконченной» симфонии? Никто — не только в 25, но и в 30! Так не в том ли причина, что он слишком близко подошел к запретной черте и двигаться дальше его неокрепшей душе не хватило попросту сил? Впоследствии он смог — ценой жизни.

         Я странствующий рыцарь в царстве добрых чар,

         Тоскующий, влюбленный, одинокий. И отважный!

                                 Вы спросите:

При чем тут рыцарь, мало ли людей стремится в это царство?

                  А я на это вам скажу: его врата

    Только для рыцарей распахнуты, вот их на свете мало!

                              Большинство же —

         Туристы, что толпятся у красивого фасада,

   И даже не подозревают, сколько таинств от них сокрыто.

                               Я их не осуждаю.

                            Ну а зачем отвага?

                                    Отвага!..

           Среди сказочных картин одна другой прекрасней

               Встречаются такие бездны и вершины,

           Рядом с которыми земные пропасти и пики

                     Не более чем детская забава.

                              Если уж бездны —

          То до самых сокровенных недр мирозданья!

                               Если вершины —

          То подобные ступеням в обитель Божию!

                        И не всегда заметишь

              Уступ между падением и взлетом.

            Так что поверьте: если нет отваги,

           Уж лучше дома оставайтесь, господа.

             Порой, поддавшись малодушию, и я

            Надолго возвращаюсь в мир земной.