Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера

Впрочем, и это еще не все. Будучи более половины своей жизни современником Гайдна, оказавшего, как и Моцарт, заметное влияние на ранний этап его творчества, Бетховен в дальнейшем проделал такую эволюцию в своем развитии, что даже невозможно поверить, что некоторые его произведения написаны в первой четверти 19 века, вообще в 19 веке! Его последние квартеты, 29-ая соната или Вариации на тему Диабелли, — не зная автора и не обладая профессиональными знаниями, позволяющими его идентифицировать, можно было бы с легкостью заподозрить, что это музыка 20-го, а то и 21-го века, только вот рядом-то с ней что поставить!? Говорю вам: такого мощного стихийного новатора (не изобретал же он свои новшества!) не было и, скорей всего, уже не будет в истории музыки.

Бетховена называют классиком. Ну конечно, если понимать под этим словом данное в словаре С.И.Ожегова определение: «выдающийся, образцовый, прогрессивный деятель науки, искусства, литературы». Но если говорить о музыке, то слово «классик» гораздо больше подходит к Гайдну и Моцарту; Бетховен же был романтик, быть может ярчайший в истории музыки, поэт и романтик. Но сколь бы сильны ни были его романтические порывы, сколь бы ни были прекрасны и трогательны его поэтические откровения, они никогда не выходили из-под контроля сверхмощного Духа — в этом еще одна важнейшая отличительная особенность Бетховена. При этом почти во всех его произведениях ясно ощущаются прямо-таки шекспировская драматургическая целостность и огромная философская глубина, чего далеко не всегда можно сказать о Гайдне и Моцарте. По этой причине слушать последних зачастую легче — достаточно просто наслаждаться красотой их музыки, не нужно, в ряде случаев, задумываться, тогда как Бетховен, особенно в своих крупных произведениях, требует от слушателя полного напряжения душевных и умственных сил.

Бетховен не был, в отличие от Моцарта или Мендельсона, вундеркиндом, его гений развивался как бы исподволь и по-настоящему расцвел лишь к 30 годам. Да и писал он не «с лета», как Моцарт, а подолгу вынашивая и шлифуя зародившиеся в его сознании (подсознании?) идеи. Позволяет ли это утверждать, как считают многие, что гений Моцарта был больше? В узком смысле слова, понимая гений как некую изначальную природную данность, возможно и да. Но если рассматривать гений как совокупность многих качеств, включающих волю и интеллект, то здесь Бетховену едва ли найдется равный. Не случайно, что у Бетховена, в отличие опять же от Моцарта, почти отсутствуют относительно неудачные (по меркам гения) вещи — будь то полуминутная багатель или четырехчастная симфония, — задачи и масштаб, соответственно, разные, но результат за малым исключением один. В этом плане Бетховен столь же совершенен, как и Бах.

Особо хочу сказать о Девятой симфонии, этом величайшем произведении не только бетховенского, но и мирового на все времена симфонизма. Мне не раз приходилось слышать, что, восторгаясь тремя первыми частями, люди прохладно относятся к четвертой, с «Одой радости», не понимают ее, а значит и всю симфонию в целом. Не понимал когда-то и я. В связи с этим расскажу одну довольно занятную историю.

В молодости я несколько раз слушал Девятую симфонию в Большом зале Ленинградской филармонии. Уж не помню, кто были дирижеры и с какими оркестрами, но можно не сомневаться, — высокопрофессиональные музыканты. И всякий раз уходил разочарованным — в себе, естественно: надо же, какой я тупица! — но и со смутным ощущением, что что-то здесь не так, не та музыка. Спустя какое-то время я сидел в очереди в парикмахерскую и вдруг услышал из установленного в приемной динамика (сами понимаете, каково было качество звучания) музыку — Девятая! Я сразу же забыл обо всем на свете. Прослушал до конца — так и не постригся в итоге, — зато испытал потрясение, какого еще не было в жизни. Под конец объявили: Лейпцигский симфонический оркестр, дирижер Герман Абендрот. Впоследствии я приобрел эту запись и слушал ее многократно, на гораздо лучшей аппаратуре, естественно. И не только эту запись — с Вильгельмом Фуртвенглером, Отто Клемперером, Гербертом Кегелем из более поздних. В результате я понял две вещи. Во-первых, необходимо конгениальное исполнение, особенно когда речь идет о столь сложном произведении. Во-вторых, я был неверно сориентирован. Ключевой вопрос, о какой, собственно, радости поет хор? Что за радость дарит нам, как очень образно написано у Ромена Роллана, Бетховен?