Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера

                    В душу свою заглянуть

—              Все равно что в глубокий колодец:
                    И любопытно и жутко.
              Ну кто здесь смелый со мною?
             Я попробую быть вашим гидом
            И тропою, мне лишь известной,
              Над бездной, по самому краю
                 Постараюсь вас провести.

                                    * * *

             Гаснет день. Со стынущего неба,
            Над поляной бело-синей оба сразу
       Циклопических недобрых круглых глаза
               На меня взирают, не мигая.
             Прожигая леса черный гребень,
            Слева глаз уставился кровавый;
         Бледная, как смерть, уселась справа
                 Прямо на сосну луна нагая.
            Волчий вой, похожий на молебен,
            Из лесу плывет луне навстречу
           И в лицо заглядывает Вечность,
                   Душу холодя и обжигая.

                                    * * *

        ... А здесь, внизу, откуда круто вверх
    Нелегкий свой разбег холм к небу начинает,
              Разодран в клочья белый полог.
                    И хаотично, из земли
      Восстали каменные плиты, будто тени
         Далеких предков, проклятых богами.
    В рост человеческий — и взрослые, и дети —
            Все плоские с округлыми верхами,
            Они в едином бешеном движенье
                       Окаменели вдруг!
                         Вот эти пали
        К ногам своих собратьев — и лежат,        Ничком лежат на поле давней битвы,
           Иные в ужасе шарахаются прочь
          Или друг другу падают в объятья,
             И словно оглашают эту ночь
      Молитвы древние и стоны и проклятья,
          Рожденные из недр самой земли,
        И где-то в вышине сливаются они
  В протяжногулкий вопль страданья и тоски

                 Судьбою обделенного народа!

               Бело вокруг. В пучине небосвода
       Луна вступила в смертный бой со мглой,
           Да веет ветер холодом могильным
                  Над старым кладбищем.
                         Да черные кусты
           Щетинятся, безжизненны, черствы,
       Колючей проволокой в ярости бессильной!

                                    * * *

                      Старушечий рассвет.
            Спеленутое катарактой око дня
               Повисло на распятиях антенн.
  Что может чувствовать береза в саркофаге!?
                  По небу — траурные флаги.
              Над ними — пиратский вымпел.
         Застревает в горле свинцовый иней.
        На черной крышке люка — ржавый кот.
            И, увязая в рыхлом снеге, пешеход
               Везет какой-то кокон на санях.

                                    * * *

                Солнце светит, дует ветер,
                    Во дворе играют дети,
                  Словно птички вздорные.
                Мы живем на белом свете —
                    Тучи только черные.
               Так дышите полной грудью,
                  Разогните спины, люди,
                     Не бродите сонные.
               Не беда, что мрачен вечер —
               Мы живем на белом свете!..
                  Мысли только темные.

                                    * * *

              Передохнем? Но лишь чуть-чуть,
                    Не то настигнут тучи.
              Жизнь, как известно, коротка
                (Извольте, вот моя рука)...
            Ну все, пора, нам снова в путь —
                       Уже не будет круче.

                                    * * *

                                   Ночь.
                          Улица пустынна.
            Освещенное окно в темном доме.
                   Напротив, чуть пониже,
 Продрогший на ветру, нескладный, долговязый
            Фонарь в плаще тумана и дождя, —
                             Опять явился.
            Так и приходит он из ночи в ночь
          На тайное свиданье, рыцарь верный.
                 Но днем... совсем один...
      Ждать терпеливо, притворяясь спящим,
                Пока опять засветится оно,
        Пока в других погаснет окнах свет...
                               Нет слов!

                                    * * *

                        Изломанные души —
                   Сколько острых граней! —
                   Ранят, ранят друг друга,
                   Раз за разом все глубже.
          Им бы бежать, бежать, пока живые!
              Но роковые не разжать объятья.

                                    * * *

               Дождь — чечеточник на крыше.
       Пестрым табором стоят вокруг деревья —
                     Одобрительно шумят,
                            Рукою щедрой
                Швыряют золото танцору.
                             Дни бегут.
   Обнищал вконец, примолк беспечный табор.
        Но не ведает усталости чечеточник:
     Горевать будете в старости, голубчики,
     Мне ведь весело, пользуйтесь случаем —
         Так и быть, станцую вам задаром.

                                    * * *

            Увенчанная золотой короной бузина.
       На ветке скорбная ворона — вся в гранатах.     Два сводных брата: мухомор и чёрный груздь.
    И надо всем этим такая вековая в небе грусть,
               Такая грусть! Такая тишина!..

                                    * * *

                 Еще одно, последнее усилье.
          Ну, ну мадам, я одолжу вам крылья...

                                    * * *

                             Пусто в саду.
                 Лист прибран, черная земля
                 Распластанна и беззащитна.
              Одна лишь запоздалая желтая роза
                          Сияет, как лампа,
       Да у ног ее барвинок-мотылек небесносиний.
    Неужели ошибся барвинок: принял розу за солнце
И влюбленно расцвел, не дождавшись заветного мая?
         Но роза словно и не замечает барвинка —
          Или он ей не пара, не царской он крови,
                И касаться не смеет святыни?
                 Не зарекайся, о гордая роза,
   Ты еще щедро одаришь его лепестками своими.
                              Тихо в саду
              Изредка вспорхнет беглый лист.
           Земля распластанна и беззащитна.
                  В глубине опустевшей арены
                      Одинокая роза — солнце,
                Да у ног ее барвинок-малютка
                        Как память о небе.

                                    * * *

                      Две одинокие звезды
                     Совсем одни на небе.
                    Вот это я. А это ты?
                  А город так, для мебели.
               Нет, не для них земной уют,
                     Им облако — перина.
                  Зачем же нас они зовут
                   В бездонные глубины?
                 Или и вправду с высоты
                          На нас взирают
                                Я и ТЫ!?