Мне хорошо, мне так и надо…

Вообще-то обычно Боря на даче всегда умел себя чем-нибудь занять и не скучал, хотя жил за городом один с раннего апреля до конца октября. По поводу дачного одиночества у него даже возникла особая философия: я — один, ни от кого не завишу, могу делать что хочу, меня ничего и никто не связывает. Я занимаюсь своими делами, и никого здесь у меня нет, чтобы мне пенять, делать замечания и строить недовольные рожи. Про рожи — это Боря имел в виду детей. В Питере он жил в двухкомнатной квартире с 37-летней дочерью. Дочь Аня была не замужем. Она давала небольшую сумму на питание и Боря её «кормил», ходил в магазин, жарил к её приходу мясо, чистил картошку, и даже пёк иногда кексы. Аня изредка убирала и по выходным выходила из своей комнаты только, чтобы поесть. Дверь у неё всегда была закрыта, и Боря к дочери не лез. Так у них было заведено. В него самого в комнате было грязновато, запущено, стояла старая обшарпанная, видавшая виды мебель, и жил очень старый кот. Боря относился к коту ласково и свою к нему привязанность объяснял тем, что кот «воспитал его детей». Они с Аней общались, но довольно натянуто и поверхностно. На серьёзные темы не разговаривали, что Бориса в общем-то устраивало. Серьёзные темы он и сам не любил. В жизни бывали проблемы, у которых не было решения. Зачем тогда их обсуждать! Анька не замужем, это плохо, Боря расстраивался, но что он мог с этой проблемой поделать. Вроде всё при ней: не красавица, но симпатичная, с неплохой фигурой, хорошо одевается. Что не так-то? Да, чёрт его знает. Это дело тонкое. Вроде у Аньки кто-то появился, но кто — Боря не знал и не спрашивал. По обрывкам разговоров он понимал, что дяденька намного старше её, женат. Ну и ладно. Аня права: хоть так, и то — хлеб. У него у самого сколько раз были замужние женщины. Многие вещи Борис был склонен людям прощать. Аня часто сидела за столом мрачная без улыбки, на его шутки не отвечала, что-то её злило, напрягало и своё раздражение дочь не скрывала. На самом деле Боря прекрасно знал, что её бесит: они все вокруг считали, что он алкаш. Он — алкаш? Ничего подобного. Да, выпивает, это для него полезно, он привык, и совершенно не собирается отказываться от своей привычки только потому, что детишки делают недовольные лица. Надоело, честное слово, видеть Анькино страдальческое выражение, когда он брал со стола свою бутылочку с наливкой. Все эти её «папа, хватит… папа, не надо больше». Вот на даче ему никто ничего не говорил. Наливал себе сколько хотел и когда хотел. Никогда, кстати, не напивался.

Борис спохватился, что уже было почти два часа, а он не позаботился об обеде, да и гулять не ходил. А всё из-за этих проклятых сморчков. Борис достал из чулана корзинку с картошкой и принялся её чистить. Хотел сварить, да теперь надо будет жарить — это быстрее. Хотелось есть. Через полчаса он уже поставил перед собой хрустящую, обжигающую картошку и стал есть её прямо со сковородки, одновременно зачерпывая вилкой кильку в томате из консервной банки. Аньки была бы недовольна, заставила бы всё выкладывать на тарелку. Ничего, и так сойдет. Борис выпил три пятидесятиграммовых рюмки рябиновой настойки и пошёл прилечь. Пару часов ему надо поспать, иначе он к вечеру будет никакой. А что ж удивляться — ему уже 72 года. Другие в его возрасте полные развалины, а он в форме. Каждый день по 20 километров проходит. Разве алкашу это по плечу?

Боря проснулся в хорошем настроении: отдых пошёл ему на пользу, предстоял вечер перед телевизором, можно ещё прогуляться, зайти к Шурочке. Ну, это не обязательно… посмотрим. Борис подумал, что на даче ему действительно хорошо: не надо ждать Аньку с работы, греть ужин, поддерживать с ней разговор, звонить Коле, справляться о его жене и ребёнке, а главное сюда на дачу никогда не приезжала Таня, раньше ездила, а теперь перестала. Общество сестры его последнее время напрягало, и на это были свои причины. Кошка между ними пробежала, и всё тут было не так просто.