Мне приснилось детство

Дорога уверенно тянется вдоль неказистых ив, за ними обширная пойма реки, кое-где пасутся немногочисленные стада коров черно-белой раскраски. Проезжаем деревню под названием Сидоровка. По рассказам отца – это родина его бабушки, следовательно, моей прабабушки, и таким образом мамы моей бабушки. Сердце щипнуло предчувствие скорой встречи. Всё напоминает здесь о моём детстве, всё говорит о прошлом. Поля созревающей пшеницы, островки лесопосадок, ровно тянущиеся вдоль дороги. Поднимаемся на пригорок и там, за открывающимся пространством колосящегося пшеничного моря, крыши домов моей деревни. Справа, за оврагом, комплекс свинофермы, за ней конюшня, куда мы бегали с Толькой Кабановым к лошадям. Ярко встал в памяти образ серого в яблоках жеребца по кличке Привет. На несколько секунд стало грустно, потому что друга детства давно уже не было.

Слева, за бесконечно тянущимся пшеничным раздольем, синеющая кромка леса, из-за которой, с трудом различимые, вырисовываются купола церкви. Там находится село Летово, там родился мой папа и его братья, там проходило его суровое военное и послевоенное детство. Проезжаем уходящую к Летову грунтовку, автобусную остановку с типичной будкой, спасающей ожидающих автобус селян во время дождя. Батя начинает сбавлять скорость, щелкает тумблер, указывая, что включился правый «поворотник», и «Жигуль», свернув с шоссейки, начинает нырять по колдобинам просёлочной дороги.

Проезжаем первый с левой стороны дом, частично прячущийся за цветущим палисадником. Он принадлежит бабушкиному брату, дяде Володе. Радостно кольнуло сердце, потому что следующий, с красной крышей и желтыми стенами, полиняло-зелёной открытой терраской – это бабушкин дом. Каким он мне казался гигантским четыре года тому назад, не говоря уж о десятилетней давности, когда мы с сестрёнкой Лидой залезали на строительные леса и играли здесь в «дочки-матери». Как будто в землю немного врос! Только никуда он не врос, скорее – это я подрос, взглянув на старый мир детства новыми глазами отрока.

Батя плавно поворачивает влево, и машина, преодолев небольшое препятствие в виде еде заметной канавки, останавливается напротив старого бабушкиного скотного двора с несколько покосившимися воротами. Когда-то здесь жили овцы, сейчас только куры, деловито копающиеся в траве в поисках чего-нибудь клюнуть. Петух, было, возмутился нашему явлению, но быстро отвлёкся, начав придираться к случайно оказавшейся рядом пеструшке.

У дяди Володиной терраски с застеклёнными окнами, сидят на лавочке три женщины разного возраста, пожилая и две молодухи, рядом, замерев в разных позах, кучка ребятишек. Все удивленно взирают на наглое вторжение в их пространство незнакомой машины.

Батя открыл дверь и, высунувшись из кабины, радостно поздоровался с родственницами. Что это родственницы, можно было не сомневаться. Подслеповато щурюсь и признаю, в первую очередь, тётю Тоню, супругу дяди Володи. Следовательно, рядом с ней сидели её дочки: Нина и Валентина.

– Гля-ка, да это же Толька! – послышалось радостное восклицание.

– Да иди ты! – отмахнулась тётя Тоня, прикладывая ладошку к глазам козырьком.

– И точно, Толька!

– Толькь, ты чё ли?

– Ну, я! – засмеявшись, сказал папа.

– А эт хто ж с тобой? Не уж-то Игорь.

– Он самый!

– Батюшки! Игорь, какой же ты стал здоровый! – дружно удивлялись мои двоюродные тётушки, рассматривая меня снизу вверх, так как я неожиданно оказался выше их на целую голову. Я дико смущался, не зная, куда девать свои руки. В таких случаях, самое удобное место – это карманы. Сразу чувствуешь себя увереннее.

– Что делать, время! – мямлю я, оглядывая утонувшие в зелени дома.

– А в какой класс перешел? – поинтересовалась Нина, сверкнув рядом позолоченных зубов.

– В десятый.

– Уже в десятый!? Вроде, только вчера бегал здесь мальчуганом, – продолжала сокрушаться Нина Владимировна.

Она была двоюродной сестрой отца и моей Крёстной мамой. Когда мне исполнилось три года, бабушка настояла, чтобы меня крестили. Случилось это грандиозное событие летом 1963 года, во время приезда родителей с Урала в отпуск. По всей видимости, и мама, и я тогда попали на родину отца впервые. Обряд, которого я совершенно не помню, проходил в л'eтовской церкви Козьмы и Демьяна. Тётя Нина стала моей Крёстной (ей было тогда пятнадцать лет), а дядя Коля, – родной брат отца, – Крёстным.

– А помнишь, как ты руку сломал? С гипсом ходил? – продолжала допросы Крёстная.

– Конечно, помню! Разве такое забывается?

– Игорёк, друзей-то узнаёшь? – кивнула Валентина на двух лохматых пацанов, пылящих на велосипедах по грунтовке. Они подъехали, лихо спрыгнули со своих «коней» и неспешно подошли. Лица серьёзные и неузнаваемые.

– Ну, здор'oво! – протянув руку и улыбнувшись, сказал один из них, и я тут же узнал Тольку Кабанова, с которым пять лет назад ходили в ночное, пасли колхозное стадо и устраивали гонки на лошадях.