Мне сказали прийти одной

Я велела ему не волноваться: может быть множество причин, из-за которых Кан не берет трубку. Я спросила номер мальчика, надеясь, что мои источники в полиции смогут использовать его, чтобы установить местоположение племянника с помощью GPS. Также я два раза переспросила, был ли у Кана с собой бумажник. Я знала, что в Мюнхене творится неразбериха и что полиция нервничает из-за того, что могут быть другие стрелки, поэтому я хотела удостовериться, что в случае чего личность мальчика будет легко установить. Кан, имя которого часто произносили как Йан, имел турецкое происхождение, и, хотя скорее был похож на итальянца, чем на жителя Ближнего Востока, я боялась, что любой с темными волосами и средиземноморским видом может быть по ошибке принят за стрелка или одного из его сообщников.

Хассан сказал мне, что они с женой (Сибел) собираются в торговый центр, чтобы поискать сына. Когда мы закончили разговор, я написала сообщение своему давнему источнику в полиции Мюнхена о том, что один из моих родственников пропал и семья будет очень благодарна за любую информацию. «Пожалуйста, могли бы вы сообщить мне последние новости? Или, возможно, я могу кому-нибудь позвонить по этому поводу?» – написала я.

Он мне перезвонил, спросил, кем Кан мне приходится и где он был. Я сказала, что где-то неподалеку от торгового центра.

«Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, – сказал мой источник. – Свяжитесь со мной, когда доберетесь до Мюнхена».

Пока мы ехали, я обзвонила всех источников, о ком только могла подумать, пытаясь хотя бы в общих чертах понять, что же произошло. Был стрелок один или их было несколько? Сколько человек были убиты, сколько пострадавших? Слухов об этом деле было очень много.

Когда водитель такси довез меня до отеля в Мюнхене, где я забронировала номер, мы увидели, что вокруг множество людей, которые ищут такси. Опасаясь, что стрелков может быть много, полиция запретила поездки такси по городу. Было уже около 11 часов вечера, и люди очень хотели добраться до дома. Одна женщина, стоящая возле входа в отель, кричала в телефонную трубку: «Весь город блокирован и, возможно, из-за какого-то дерьмового мусульманишки, которому снова захотелось убивать неверных!»

Я посмотрела на своего водителя Малика, мусульманина пакистанского происхождения, которому я часто звонила, когда мне надо было ехать в аэропорт. Должно быть, он заметил смесь гнева и изумления на моем лице. Малик запарковал машину, я схватила сумку и вылезла из такси. Проходя мимо женщины с телефоном, я не удержалась.

– Во-первых, не все мусульмане дерьмовые и хотят убивать неверных, – сказала я ей. – Во-вторых, мы пока не знаем, кто стоял за этой стрельбой.

Женщина смотрела на меня, открыв рот.

– Не волнуйтесь из-за этого, – сказал Малик, который пошел со мной, потому что ему было нужно воспользоваться туалетом.

– Нет, мы должны волноваться о таких вещах, – сказала я, хотя и сама не понимала, почему так накинулась на эту особу. Возможно, это была рефлекторная реакция. Я очень беспокоилась о своих родных, особенно о Кане. По последним сообщениям погибли по меньшей мере восемь человек. Я позвонила Хасану, но они все еще ничего не знали о сыне. Он старался оставаться спокойным, но голос его дрожал.

«Это правда, что погибли восемь человек? – написала я своему источнику из полиции. – Мы можем встретиться?»

«Не сейчас», – ответил он.

Мы забрали мою тетю Эмель и ее сына, затем поехали на стадион неподалеку от торгового центра, где полицейские просили родственников ждать информации о пропавших. В более счастливые времена здесь гремели футбольные матчи, но теперь похожее на пещеру пространство было почти пустым. Мы немного побродили вокруг, разыскивая пункт встречи, который оказался в большом, заставленном скамейками холле, где обычно смотрели спортивные соревнования. Гуманитарные работники из Красного Креста и «Каритас интернационалис» вместе с волонтерами раздавали еду и напитки ждущим новостей семьям. Они составили списки пропавших и списки тех, кто их искал, но информации было немного. В основном волонтеры старались следить за тем, чтобы люди слишком уж не падали духом и получали достаточно жидкости.

Через определенные промежутки времени прибывал автобус с людьми из торгового центра «Олимпия». С каждым новым автобусом мои надежды становились все слабее и слабее. «Уже по-настоящему поздно, – думала я. – Почему его нет ни в одном из этих автобусов? Он должен быть там». Я пыталась успокоить себя мыслью о том, что Кан мог быть ранен и его забрали в больницу, о чем в суете и неразберихе нам забыли сообщить, но в животе у меня потихоньку посасывало от страха. Мы смотрели, как люди выходят из автобусов, радостно обнимаются со своими родными и, счастливые, едут домой.

Я снова написала моему источнику из полиции, но ответа не получила. Когда я попыталась позвонить, он не взял трубку. Что-то пошло не так. У меня участился пульс. Почему мальчика все нет и нет?

Жена Хасана Сибел была смертельно бледна. Я обняла ее.

– Ты ничего нового не узнала? – спросила она умоляющим голосом.