Мне сказали прийти одной

– Мы общались друг с другом через общую стену в наших камерах, – ответил Халед. – Мы заучили наизусть имена и номера телефонов друг друга, чтобы, в случае если одного из нас выпустят, он мог позвонить родным другого.

Я подумала, что разговор с человеком, который был в одной тюрьме с эль-Масри, мог пролить свет на саму практику перемещений. Я не знала, был ли Саиди связан с терроризмом, но он мог рассказать мне больше о тюрьмах, которые использовали для таких похищений. Также я подумала, что, если по делу эль-Масри будет процесс, Саиди мог бы выступить на нем свидетелем.

Я извинилась, вышла и позвонила своим редакторам, которые сказали, что если Саиди согласится с нами поговорить, то я должна поехать в Алжир и встретиться с ним. Я вернулась в ресторан.

– Согласится он поговорить со мной? – спросила я адвоката и эль-Масри.

– Да, именно поэтому мы вам и позвонили. Он как раз спрашивал, сможет ли поговорить с вами, – ответил Гнжидик.

Я протянула эль-Масри телефон через стол.

– Пожалуйста, позвоните ему прямо сейчас и дайте знать, что я приеду. Надеюсь, что буду в Алжире самое позднее в середине следующей недели, если быстро получу визу.

Эль-Масри вытащил свой бумажник, набитый визитными карточками и обрывками бумаги. Он извлек кусок синей бумаги, положил его на стол и одной рукой набрал номер телефона.

– Салям, это я, Халед, – сказал он.

Он сказал, что может передать телефон прямо мне, и вернул мне трубку.

Саиди сказал, что встретится со мной, но в его голосе звучала опаска.

– Мой адвокат тоже должен присутствовать, – сказал он.

Я ответила, что свяжусь с ним, как только получу визу.

– Пожалуйста, не приезжайте без разрешения алжирских властей, – сказал он с ноткой страха в голосе. – Я не хочу попасть в беду. Нам с семьей и так пришлось многое перенести. Пожалуйста.

Я заверила его, что приеду, только если мне дадут официальную журналистскую визу, что свяжусь с его адвокатом и приложу все усилия, чтобы ему не причинили никакого вреда.

– Пожалуйста, простите меня, – сказал Саиди, – но за последние несколько лет я уже побывал в аду и не хочу туда возвращаться.

После того как мы попрощались, я спросила эль-Масри, как он узнал, что это тот же самый человек, с которым он был в тюрьме.

– Я узнал его по голосу, – ответил он. – Я узнал его голос еще тогда, когда мы первый раз говорили по телефону после освобождения.

Вскоре я улетела в Алжир и встретилась за чашкой кофе с адвокатом Саиди Мостефой Бучачи. Он рассказал мне, что его клиент сильно травмирован и очень нервничает.

– Его жестоко пытали, и каждый раз, когда он говорит об этом, он словно заново все переживает.

Мой коллега из парижского отделения «Нью-Йорк таймс» Крейг Смит встретился со мной в Алжире, и мы вместе пошли поговорить с Саиди в адвокатскую контору Бучачи. Когда мы зашли, бывший заключенный сидел в углу. Он был одет в длинную белую тунику, на голове у него была белая кипа. Правой рукой он прикрывал левую и смущенно смотрел на нас. Пока я объясняла, какой интерес у нас к этому делу и как мы нашли его через эль-Масри, Саиди часто поглядывал на своего адвоката. Когда я закончила, он спросил Бучачи, как ему следует себя вести.

– Вы должны честно отвечать на их вопросы, – сказал Бучачи. – Если вы будете говорить правду, это как нельзя лучше послужит вашему делу.

Саиди глубоко вздохнул. Он рассказал нам, что уехал из Алжира в начале девяностых, когда в стране был разгар гражданской войны. Молодой человек отправился учиться в Йемен, потом перебрался в Кению, а в начале 1997 года – в Танзанию, где начал работать в фонде Аль-Харамейн, который подозревали в финансировании «Аль-Каиды». В конце концов Саиди стал главой подразделения Аль-Харамейна в городе Танге.

Из проведенных мною расследований мне было известно, что американские и европейские спецслужбы давно интересовались финансовой деятельностью людей, принадлежащих к этому фонду, и их связью с терроризмом. Некоторые подозревали, что Аль-Харамейн финансировал бомбы, подложенные в посольства США в Танзании и Кении в 1998 году. Атаки 11 сентября навлекли на фонд еще больше подозрений среди американских и саудовских властей. Они считали, что фонд отбирает людей, которые связаны с террористическими группировками, и передает им деньги.

– Были ли вы когда-нибудь связаны с членами террористических организаций? – спросила я Саиди. – Я имею в виду, с «Аль-Каидой», Талибаном или другими в том же роде.

Я упомянула названия, потому что знала, что иногда такие люди, как Саиди, считали «Аль-Каиду» или Талибан не террористами, а «борцами за свободу».

– Нет, я никогда не имел ничего общего с ними.

– Не совершили ли вы чего-либо противозаконного, когда жили в Танзании?

Саиди посмотрел на меня, а затем – на своего адвоката.

– Давайте, скажите им, – сказал Бучачи.

Саиди сказал, что когда-то он потерял свой алжирский паспорт и начал использовать поддельные тунисские документы, удостоверяющие личность. Он показал нам документ, на котором стояло имя Рамзи бен Мизауни бен Фраж.

– Почему вы пользовались фальшивым паспортом? – спросил Крейг.