Мне сказали прийти одной

Когда мы добрались до столицы, нас остановили на контрольно-пропускном пункте – таких тогда хватало на дорогах. На этом пункте верховодили мужчины в гражданской одежде, вооруженные ножами и дубинками. Узнать, работают ли они на правительство или еще на какую-то группировку, не представлялось никакой возможности.

Один из мужчин потребовал у нашего водителя документы и велел ему открыть багажник. По мере нашего приближения к Каиру Зет нервничал все сильнее. Я включала на телефоне арабские песни, чтобы хоть как-то его успокоить. Сидя в машине, я увидела, как мужчины с поста машут вслед уезжающим немцам. Они мчались в сторону Каира, не подумав даже отъехать в сторону и подождать нас, чтобы убедиться, что с нами все в порядке.

Когда мужчины открыли наш багажник и увидели большую сумку с торчащим из нее оранжевым микрофоном, они тут же завопили по-арабски:

– Эти люди – шпионы!

– Не волнуйтесь, мы не шпионы! – сказала я, пытаясь их успокоить. – Все в порядке!

У одного мужчины в руках был пистолет.

– Мы должны их убить, – сказал он. – Они шпионы.

– Мы всего лишь журналисты, – сказала я. – Все нормально!

Я не могла понять, что происходит, пока не вспомнила, что лежит у нас в багажнике: оборудование, принадлежащее немецкой телевизионной команде, в том числе спутниковая тарелка и камера. Итак, здесь была женщина арабского происхождения с немецким паспортом и высокий белокурый американец в машине со спутниковой тарелкой и камерой. Выглядело это не очень хорошо.

В машину сели два египтянина. Я подумала, что они проводят нас в наш отель. В попытке вызвать к себе расположение я предложила им шоколад и плитки мюсли, которые были у меня в сумке: «Вы же пытаетесь нам помочь, верно?» Они наградили меня странным взглядом, но батончики взяли.

Двое парней, сидя на заднем сиденье, указывали нашему водителю, куда ехать. Мы остановились около огороженной территории, которая, судя по вывеске, являлась лесозаготовительной компанией. Позже полицейские сказали нам, что их участок был сожжен демонстрантами. Это показывало, какой напряженной стала ситуация в Египте к тому времени. В Александрии мы видели полицейские участки с проломленными стенами, выбитыми окнами, разбитыми вдребезги компьютерами и валяющимися повсюду пачками бумаг.

Мужчины забрали сумку с камерой, принадлежащей телевизионной команде. Мне велели выйти из машины и следовать за ними, а Ник и водитель оставались в машине. Внутри я увидела мужчин в камуфляже и других – в гражданском и с оружием. По лестнице мы поднялись на крышу, где мужчина в костюме курил сигарету. Он назвал себя капитаном Эхабом и спросил о моем происхождении. Я рассказала, кто я такая, и объяснила, что камера принадлежит немецким телевизионным репортерам, которые ехали с нами. Им не хватило места в багажнике, и они попросили нас положить к себе часть их оборудования.

Казалось, Эхаб поверил мне. Он заглянул внутрь сумки и прощупал углы. Потом расстегнул карман, сунул туда руку и вытащил конверт. Я увидела, как лица мужчин, которые были с нами в машине, стали серьезными. На конверте стояло одно число: 10 000. Внутри Эхаб обнаружил десять тысяч долларов наличными.

Он поднес к губам рацию:

– Приведите американца наверх.

– Я мог бы поверить, что вы ничего общего с этим не имеете, – сказал он нам. – Но в наши дни кто же оставит десять тысяч долларов незнакомцам? Итак, у нас есть женщина арабского происхождения с немецким паспортом и американец в машине с камерой, спутниковой тарелкой и десятью тысячами долларов. Это выглядит подозрительно. Думаю, надо все проверить.

Он сказал, что должен передать нас военным, но разрешает нам оставить при себе телефоны. «Позвоните, кому только сможете», – сказал он. Первым человеком, которому мы позвонили, была женщина из американского посольства, которая уговаривала Эхаба отпустить нас. «Вы должны освободить этих людей, – сказала она. – Они журналисты из «Нью-Йорк таймс». Но проблема была не в Эхабе. Казалось, он бы хотел нам помочь, но это было не в его власти.

Он передал нас своему водителю, с которым мы приехали на военную базу. Мы почувствовали облегчение: военные были самой стабильной частью сегодняшнего египетского мира, и мы решили, что нас, скорее всего, освободят. Военные вели себя очень дружелюбно, пока неожиданно что-то не изменилось. Один из командиров вдруг словно начал оправдываться. «У меня за вас душа болит, – сказал он мне по-арабски. – Мне очень жаль». Они снова посадили нас в машину, и я еще сильнее встревожилась, когда мы снова поехали, на этот раз направляясь к разведывательному комплексу. По пути Ник дозвонился до Билла Келлера и других редакторов.