Мне уже не больно (СИ)

Заходит Алик, а следом за ним плетется Дима в какой-то безразмерной куртке для охоты. Громов чуть опухший после болезни, и он чем-то настолько встревожен, что в первые несколько секунд меня не замечает, а когда наконец встречается со мной глазами, лишь серьезно кивает и садится в кресло у входа.

— …Я уже сказал, что мой отец не имеет никакого отношения к шантажу, — Алик продолжает прерванный разговор, обращаясь к Диме, но смотрит при этом на меня с каким-то странным выражением и слегка хмурится. Мне становится неуютно под этим взглядом — складывается впечатление, что Алик за что-то на меня сердится. — Ульяна сейчас у него лишь потому, что хочет попросить помощи.

Дима недоверчиво фыркает.

— Почему бы ей не обратиться к своим родителям?

— Может быть потому, что Ульяна не хочет, чтобы они знали о ее откровенных фотках? — ядовито спрашивает Алик.

Я ничего не понимаю.

В первый раз слышу о том, что Ульяна находится сейчас наверху, с отцом Алика. В первый раз слышу о каких-то фотографиях.

Алик вздыхает, присаживаясь на край стола, за которым я сижу. Скрещивает руки на груди и произносит уже мягче:

— Дима. Мы тебе не враги.

Громов опускает взгляд на свои ботинки и тихо бормочет:

— Я уже не знаю, кто мне враг, а кто нет. Не знаю, на кого можно положиться… — он проводит ладонью по встрепанным темным волосам. — Веришь или нет, но я хочу лишь спокойствия для своей семьи.

— Как и все мы, — замечает Алик. Он оборачивается на меня все с тем же странным непонятным выражением во взгляде и тут же прячет глаза.

— Нет, — возражает Дима со спокойной лишенной издевки улыбкой. — Ты никогда не хотел только этого. Тебе надо всегда быть наверху. Или жизнь начинает казаться тебе скучной и ничего не значащей.

Я слышу искренность в его словах и сам прекрасно понимаю, что то, о чем говорит Дима, чистейшая правда. Алик живет борьбой за первенство, и статичное спокойствие явно не про него. Эта мысль, вырванная из ровной череды аксиом и выставленная на свет, вселяет в меня смутное беспокойство.

Алик игнорирует слова Димы и лишь произносит уверенным тоном:

— Мы поможем Ульяне. Я знаю, это Карина попросила тебя не спускать ситуацию на тормозах. Так вот, можешь передать ей, что мы с отцом и Антоном лично проследим за тем, чтобы фотографии не просочились в сеть.

— Спасибо, — Дима поднимается из кресла и делает шаг к двери.

Уже взявшись за ручку, он оборачивается и быстро произносит:

— Приятно было повидаться, Никита.

Я вспоминаю о том, что Дима просил Ромашку не трогать меня. Мне Алик рассказал после их с Романовым драки. И я при всем желании не могу теперь чувствовать и капли былой ненависти по отношению к Диме.

— Взаимно, — улыбаюсь, и Громов, неуверенно улыбнувшись в ответ, уходит.

Алик отстраняется от стола и поворачивается ко мне лицом, криво усмехаясь.

— Вы теперь с ним лучшие друзья или что-то типа того? — спрашивает он шутливо.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — оскорбляюсь слишком явной попытке увести тему подальше от только что случившегося разговора. Алик тяжко вздыхает, потирая пальцами переносицу. — Алик, какого хрена? Мы же, кажется, договорились, что ты не будешь ограждать меня от всего, что происходит вокруг?

— Дело не в этом… — слабо пытается возразить он, но я лишь фыркаю:

— А в чем же?

Милославский хмуро смотрит на меня и молчит. Он не хочет лгать, но и сознаваться в том, чего пообещал не делать, не хочет тоже. Я понимаю теперь, что недовольный взгляд Алика, когда они разговаривали с Димой, относился к нежеланию впутывать меня в новую историю.

— Ты не сможешь держать меня вечно в сувенирном стеклянном шарике, — произношу я с нажимом. — Тебе либо придется научиться мне доверять, либо твоя мания держать все под контролем станет реальной проблемой в наших отношениях.

Алик удивленно вздергивает брови.

В его серых глазах зреет раздражение.

— Вау, — произносит он голосом, сочащимся ядом. — Ты ставишь мне ультиматум?

Меня ощутимо задевает его тон с явным намерением выместить злость в до обидного глупой ссоре. Я даже жалею на секунду, что не могу встать и, демонстративно хлопнув дверью, выйти из кабинета. Для того чтобы убраться отсюда, проигнорировав его выпад, мне пришлось бы совершить ряд бесхитростных манипуляций — подтянуть к себе за ручку коляску, стоящую чуть поодаль от кресла, перелезть в нее, попросить Алика отойти, а потом, быть может, попросить придержать мне дверь.

Поэтому я выдыхаю, стараясь взять себя в руки, и ровно произношу:

— Вижу, ты завелся не на шутку. Ссориться с тобой я не хочу. И продолжать разговор в таком духе не хочу.

Алик стоит вполоборота ко мне, упрямо вздернув подбородок, и разглядывает картину на стене.

— Отлично, — говорит он с напускным безразличием. — Предлагаю не принимать опрометчивых решений… Мне надо будет отлучиться по делам, а ты позвони моему водителю, попроси подбросить тебя ко мне.

Я молча киваю.

Не спрашиваю, по каким это делам он собирается отлучиться из офиса, как не говорю и того, что ехать к Алику не собираюсь. Я слишком зол на него сейчас, чтобы играть по его правилам.