Мне жаль голубого приморского дня с персидской сиренью, горячей и пряной, с бушующим солнцем, соленой моряной; мне жаль этой встречи, короткой и странной, когда ты подумал, что любишь меня. Дымясь и блеща, закипали буруны, чернели на рейде тела кораблей... За нами пришла краснокрылая шхуна, но мы не рискнули довериться ей.Кричала сирена в порту, как тревога, и стонущий голос по ветру несло... Цыганка сказала: – Печаль и дорога...– Такое у них, у цыган, ремесло.Цыганка лукавая и молодая взяла твою руку: – А ну, погадаю! – Но ты побоялся ее ворожбы, ты думал, что можно уйти от судьбы!Попробуй уйди... Полустанок осенний, печаль и смятенье последних минут... Ни просьбы, ни слезы, ни ложь во спасенье уже ни тебя, ни меня не спасут.Но даже теперь, на таком расстоянье, случается вдруг, и тебя и меня в летящих ночах настигает сиянье того голубого, приморского дня.
Вот это и есть настоящее, да?..
Вот это и есть настоящее, да? Вот эта тоска, темнота и вода, бегущая с крыш по ста желобам, спросонок бормочущая в канавах, где скорчившись спят нерожденные травы, где хлюпает глина со льдом пополам. Весна по проселкам и городам проходит, тяжелые слезы роняя... Тоска, подступающая к губам, тебя никому, ни за что не отдам, на самое светлое не променяю. Лежи до поры нерастаявшим льдом. Я помню, я знаю, что будет потом! И чего мы тревожимся, плачем и спорим...
И чего мы тревожимся, плачем и спорим, о любимых грустим до того, что невмочь. Большеглазые добрые звезды над морем, шелковистая гладь упирается в ночь.Спят прогретые за день сутулые скалы, спит распластанный берег, безлюден и тих... Если ты тишины и покоя искала, вот они! Только нет, ты искала не их.Спят деревья, мои бессловесные братья. Их зеленые руки нежны и легки. До чего мне сейчас не хватает пожатья человеческой, сильной, горячей руки!
Слабеют выхлопы движка...
Слабеют выхлопы движка, тускнеет свет... Погас. И ночь, бездонно глубока, обрушилась на нас.Под раскаленным пеплом звезд деревья встали в полный рост, слышнее стало, как ворчит нагретый гравий под ногой, и море, светлое, как щит, над бухтой выгнулось дугой.А мы все шли, в руке рука, вдоль низких стен из плитняка, вдоль темных маленьких домов, где спят давно наверняка. Сквозь пустыри и сквозь сады, где пыльный виноград вился́, мы шли, молчание неся, как чашу, полную воды.Мы шли не глядя, наугад, и было так легко идти, еще не зная, что назад уже отрезаны пути.
У мокрых камней выгибает волна...