Мнемосина (СИ)

— Помилуйте, не всем быть поклонниками мод, кто-то должен изучать приземленные материи. Но речь не обо мне. Поэту довольно чувствовать, а здесь Лизандр заткнет за пояс любого из нас. Вам известно, что поэты — немного провидцы? Виной тому их обостренное мировосприятие, способность к сверхчувствованию, коли желаете.

— Ах, оставьте словоблудие, — вздохнула красавица. — Мы собрались отдыхать, а вы по своему обыкновению превращаете вечер в скучный мужской клуб.

Горностаев едко усмехнулся:

— Мне вспоминаются слова классика: разум бессилен перед криком сердца[10]. Вы в алом, дорогая Ангелица, вы пылки и страстны, и это дает мне право назначить вас сердцем нашей компании. Вам же, Илья, придется довольствоваться ролью разума, молчание — вот ваш удел.

— Сколько раз я просила не называть меня так! — взвилась Ангелика. — В ваших устах мое имя звучит как дьяволица!

— Но в этом-то и соль, верно? — было видно, что Горностаеву доставляет удовольствие ее дразнить.

— Вы совершенно несносны! Постоянно раздражаете. А вы что думаете об очередном творении Лизандра, cher ami? — и Ангелика повернулась к своему спутнику, доселе не участвовавшему в беседе. — Ведь, если верить вашим заверениями, вы любите меня?

Этот вопрос поставил Александра Павловича в неловкое положение, однако он все же попытался ответить:

— Сравнения любви можно искать бесконечно. Один мой знакомый уподоблял любовь алмазу — камню прекрасному и прочному, однако невероятно хрупкому. Он может резать стекло, но один неудачный удар — и он рассыплется в прах. Не собрать.

— Как это: любовь — в прах? Не пытаетесь ли вы сказать, что разлюбили меня?

— Ну что вы, нет, конечно же нет, — еще больше смутился Александр Павлович. — Вас невозможно разлюбить.

— Тогда зачем говорите такие обидные вещи?

— Вы же знаете, я не силен в красивых речах. Гораздо лучше мне удается слушать. Если я невольно вас обидел, готов забрать свои слова обратно.

— Мне кажется, я понимаю, что имел ввиду ваш знакомый, — пришла на помощь Александру Павловичу Январа. — Не любовь, а разочарование. Я заберу у вас брата? Простите мне мой эгоизм, но мы так долго были в разлуке, а ведь свои первые детские пьесы я пела под его аккомпанемент.

Сопровождаемая Ночной Тенью, Януся прошла к фортепиано. Габриэль сел перед черно-белыми клавишами вместо Сибель, поставил на пюпитр нотные листы, протянутые ему сестрой.

— Я исполню романс, который на днях сочинил всеми нами любимый Лизандр.

Слова Януси застигли пиита в тот момент, когда он дожевывал печенье. Нимало не смутившись, Лизандр проворно закинул в рот последний сладкий кусочек, запил его шампанским и театрально поклонился. Я почти слышал, как трещат швы его синего фрака. В отличие от Александра Павловича, Лизандр совершенно естественно чувствовал себя в центре внимания. Он улыбался и посылал шутливые воздушные поцелуи. При этом он исхитрился опрокинуть на себя бокал шампанского, которое споро принялся вытирать подбежавший лакей.

— Оставьте, само высохнет, — нетерпеливо отмахнулся от него пиит. — Мой новый романс называется «Не сули мне с неба звезды». Я бы спел его сам — но — увы! — таланта музицировать себе так и не приобрел.

— Нельзя обладать всеми талантами, оставьте что-нибудь другим, — засмеялся Горностаев и Разумовский поддержал его:

— Зато по части стихосложения вам нет равных.

Я не стану тебя ревновать уже,

Перестану ждать и не буду звать.

Просто что-то сломалось в душе,

Что теперь не собрать,

не собрать.

Просто звезды однажды сошли с орбит,

Просто воздух вдруг загустел, как ртуть.

Я тебя не прошу у судьбы,

Ведь любви не вернуть,

не вернуть.

Я позволю сердцу навеки остыть,

Я позволю блеску уйти из глаз.

Мне тебя ни забыть, ни простить -

В жизни все только раз,

только раз.

И когда ты вновь постучишь в мою дверь,

Словно солнца луч воплощеньем грез,

Я уже не смогу поверить

В то, что раз не сбылось,

не сбылось.

И слова будут сечь, как струи дождей,

И обиды станут глухой стеной.

Что мне делать с тобою теперь,

Коль ты был не со мной,

не со мной?

Не со мной делил хлеб, не отвел беды,

Не сцеловывал соль моих слез.

Не сули мне с неба звезды,

будь — навсегда и всерьез.

Я наслаждался пленительной музыкальностью голоса Январы. Для камерных вечеров, подобных этому, он подходил идеально — в меру громкий, чистый и нежный. Благодаря врожденному артистизму девушке прекрасно удавалось те передать чувства, о которых она пела. Януся не боялась ни улыбаться, ни плакать, и оттого была естественна. Пламя свечей бросало теплые отсветы на ее плечи, шею и лицо, таяло в омутах глаз. Ее волосы, черные и мягкие, были похожи на дорогой мех.

Я подумал о сестрах, которым непременно понравился бы этот вечер. Дома мы были лишены возможности собирать друзей из-за безденежья и болезни отца. На миг меня захлестнула ностальгия, в памяти всплыли милые лица сестер и их старенькие, не раз перешитые платья.

Из задумчивости меня вывел звонкий голос Ангелики:

— Откройте, Лизандр, кто она?

— Она?

Подле нас стоял пиит с новым бокалом.

— Таинственная муза, которой вы пишете свои стихи, — нетерпеливо пояснила красавица.