Мнемосина (СИ)

Когда мы подошли, женщина как раз распустила ленты своей накидки и набросила ее поверх ящика, скрывая грубые контуры, следом скинула башмаки и в одних чулках ступила на свой импровизированный помост. Люди ждали. Не было слышно нетерпеливых выкриков, покашливаний, свиста — лишь одно напряженное молчание. Ждал и я, сам не зная, чего.

Женщина оглядела собравшихся, точно выискивая определенный, одной ей ведомый знак. Нашла его. Кивнула. Улыбнулась — улыбка вычертила линию скул и ямочки на щеках, лучиками пробежала от уголков глаз. Женщина вдохнула полной грудью, словно перед прыжком на глубину. И заговорила.

До этого самого момента я не верил рассказам о том, что человеческий голос может обладать силой, превосходящей явления природы либо творения рук людских. Когда женщина заговорила, все мои сомнения оказались нелепы. Голос незнакомки легко перекрыл слаженное дыханье толпы. Он был оглушительнее разрыва снаряда, пронзительнее пули навылет. Он бил наверняка в самое сердце, и сердце замирало, а затем меняло ритм сообразно его велению.

Лицо женщины было серьезно и отстранено. От этого создавалось впечатление, будто ее голос вырвался из заточения тела и существует сам по себе, а она же, как прочие, всего лишь вслушивается в рождающиеся звуки, внимая их гармонии и обертонам. Завороженный, я не сразу обратил внимания на слова — по большому счету, мне было безразлично, в какие миры заведет меня этот голос, лишь бы его мелодия не умолкала ни на миг.

В топке дня догорело. Прогоркло.

Ухнуло, выпустив стаю минут.

И расселись по стылым стеклам,

И сидят, кровь рассвета сосут.

И морозною свежею стужей

Набело высребрив крыши домов,

Отразившись в оконных лужах,

Над закатом всходила любовь.

По велению голоса незнакомки мир вокруг точно заливало незримым светом, вычерчивая самые четкие линии и уводя в тень разруху и неприглядность. Выравнивались контуры домов, менялись лица собравшихся, сквозь маску усталости выталкивая наружу задумчивость, понимание, сопричастность, благодарность и, наконец, — восторг. У иных по щекам струились слезы, некоторые, напротив, замерли в блаженной полуулыбке. Молчание плотным облаком сгустилось над толпой и среди этого облака, точно электрические разряды, били и были слова.

Налитыми боками сияя,

Слаще, чем яблоко райских садов,

Незапретная, огневая,

Заполняла весь мир до основ.

Стихотворные строки как нельзя более точно отражали состояние, что владело мною. Я примерял дыхание к их ритму, я полностью отдавался, растворяясь в них.

Белые руки женщины, точно две чайки, то порывисто взмывали вверх, то бессильно опадали в такт мелодике слов. Она смотрела прямо на зрителей, на каждого и одновременно ни на кого. Голос ее тем временем заполнял лабиринты улиц, раздвигал плотно сомкнутые стены домов и устремлялся дальше по всем сторонам света, и вверх, и вглубь земли.

И по шпилям веков мирозданья

Звонкую пряжу лучей пропустив,

Из времен и пространств сплетала

Неземной непреложный мотив.

В последний раз женщина всплеснула птицами рук и умолкла. Словно занавес упала оглушительная тишина. Истаяло в отдалении дрожащее эхо лунного света. И все вокруг вновь стало до боли обыденным: облетевшая штукатурка стен, грязь под сапогами, хмурые лица и грубые черты собравшихся. Из подворотни выбежал тощий пес, плюхнулся наземь и принялся искать блох у себя под брюхом.

Только тогда я заметил, что женщина была не одна. Подле нее тенью стояла девочка лет десяти, худенькая и угловатая. С наступлением тишины девочка-тень обрела самость, стронулась с места и пошла по кругу мимо зрителей, держа на вытянутых руках бесформенную фетровую шляпу. Люди, опомнившись от наваждения, опускали глаза, когда она проходила мимо. Некоторые доставали монеты и кидали их в шляпу.

— Оглушительнее разрыва снаряда, пронзительней пули навылет — отражением моих мыслей пробормотал старик, никогда не бывавший на войне.

Он достал из кармана несколько чаяний, которые опустил в шляпу торжественно, будто совершая священнодейство, следом извлек леденец в яркой обертке и, подмигнув, протянул сладость девочке. Тогда я понял, что старик приходит сюда давно, и смотрит тоже давно, и уж, наверное, знает о происходящем куда больше моего.

— Кто это женщина? — спросил я у него. — Актриса?

Я и сам понимал, что мое предположение не выдерживает никакой критики — зачем бы служительнице муз растрачивать талант на потеху толпе в тесноте и неприглядности бедных кварталов, однако лучшего объяснения изобрести не смог.

— Это вдова Лигея[2], она живет вдвоем с дочерью. Ее муж помер от грудной болезни, не оставив бедняжкам средств к существованию. Вот и зарабатывает, как умеет. Хотя, не понятно, чем оно лучше торговать-то — не то телом, не то талантом. Но вы бы лучше Лигею слушали, мне по молодости надобно было внимать, теперь пустое. Вот, она передохнула, сейчас опять читать примется.