Мнемосина (СИ)

— К сожалению, я вынуждена. Вас не было так долго, я подумала, будто вас опять одолели расспросами, и вы позабыли течение времени. Теперь будет мазурка, я обещала оставить ее его сиятельству. Вы же понимаете, князю нельзя отказывать.

В это время к нам подошел Магнатский, и я получил возможность составить о нем представление. Князь был немолод, но и до старости ему было далеко. На вид немногим старше сорока лет, Сергей Михайлович отличался крепостью сложения, как человек много времени проводящий на охоте, в седле либо за физическим трудом. Лишенные привлекательности его черты тем не менее замечательно отображали характер: крепко сомкнутые тонкие губы наводили на мысль о жесткости и даже жестокости, острый загнутый нос с горбинкой напоминал орлиный клюв, вызолоченные кончики пышных усов свидетельствовали об интересе к модным веяниям, цепкий взгляд говорил в пользу внимательности, а прищур, отпечатавшийся морщинками у глаз, заставлял подумать о расчетливости. Впрочем, даже не глядя на князя, а лишь наблюдая его дом, прибранный богато, с роскошною обстановкой и вышколенными слугами можно было понять, что хозяин — человек рачительный, состоятельный и воспринимающий свое превосходство как должное.

Судя по всему, Магнатский слышал последние слова Январы, потому как сказал, улыбаясь из-под раззолоченных усов своею холодною улыбкой:

— Январа Петровна тонко ухватывает суть. Князьям отказывать не должно никак, они привыкли иметь все, что пожелают.

С этими словами он обнял Янусю, как обнимают некую удобную вещь — дорожный саквояж или старый плед, и увлек танцевать.

Мне неприятно было внимание князя к Янусе, как неприятен был и сам этот человек. И одновременно я понимал, что моя неприязнь вызвана ревностью, на которую я не имел права. Князь мог дать Янусе все то, чего не было у меня и на что могла рассчитывать такая блестящая девушка: богатство, имя, положение в обществе, что делало его выгодной партией. Но, понимая разумом, я не мог принять этого сердцем, а оттого пристрастно высматривал в князе недостатки и, разумеется, раз за разом их находил. Следом я принимался корить себя за недостойную мелочность, за обвинения едва знакомого человека, и таким образом сознание мое металось от крайности и в крайность, подобно маятнику.

После мазурки объявили ужин. Лакеи в богато расшитых ливреях, белых поясах и перчатках проводили гостей на места. Янусю провожал сам князь. Он усадил ее рядом с братом и Пульхерией Андреевной, высказал комплименты утонченному вкусу матушки и невыразимому обаянию дочери.

Мое место оказалось рядом со Звездочадским. По правую руку от меня сидела пожилая дама, к моему вящему облегчению поглощенная разговором со столь же немолодым соседом, приходившимся ей не то двоюродным дядей, не то внучатым племянником.

Столы были застланы роскошными льняными скатертями с вышитыми на них виноградными листьями и монограммами князя: «С.М». Та же монограмма присутствовала на сервизах и всей посуде. Хотя замок освещался электричеством, отдавая дань традициям, в серебряных канделябрах горели свечи. Стол украшали гирлянды цветов. Блестящие хрустальные вазы были завалены горами тепличных плодов: виноград, персики, абрикосы, апельсины, клубника и земляника, черешня, ананасы. Каждая деталь ужина была продумала до мелочей и призвана подчеркнуть богатство и высокое положение Магнатского.

Подаваемые на стол кушанья отличались большим разнообразием. Слуги поднимали их с кухни благодаря хитроумному механизму и споро разносили гостям — все изысканное, барское, редкое. В смежной комнате играли музыканты, услаждая слух гостей. Я будто попал на прием к самому императору.

Разговоры не прекращались и за ужином. Я не привык к обильной пище, а оттого, насытившись, принялся украдкой изучать гостей. Один особо привлек мое внимание. Как и я, он выделялся своим нарядом. Вместо фрака этот господин был облачен в лососевого цвета кафтан, подпоясанный широким узорчатым поясом. С этого пояса он снял длинный кинжал, чтобы резать подаваемую дичь и фрукты. Случайно или намерено его место оказалось подле Ангелики, красота которой не оставила гостя равнодушным. Он изо всех сил старался понравиться девушке: то предлагал ей самые спелые плоды, то рассказывал истории, которым Ангелика задорно смеялась.

— Неужели это… — прошептал я, и Зведочадский договорил за меня:

— Он самый. Страж стены. Его лицо кажется мне знакомым.

Оказывается, Ночная Тень тоже обратил внимание на этого господина.

Мне тоже показалось знакомым лицо стража, и, покопавшись в памяти, я вспомнил, где мог его видеть.

— Он стоял у стены в тот день, когда мы приехали в Мнемотеррию.

— Как я погляжу, обширные знакомства у Сергея Михайловича. Хотел бы я знать, что тут позабыл страж.

После ужина танцы возобновились. Звездочадский поднялся из-за стола:

— Пойду приглашу кузину, пока ее вниманием не завладел очередной светский хлыщ, — пробормотал он.