Мнемосина (СИ)

— Опомнитесь, я вовсе не братской любви говорю. Когда вы стали побратимами — с ним, не со мной, о, как я ревновал! как мучился! сколь многое передумал, силясь понять, отчего кто-то другой, не я, готовый разделить с вами и хлеб, и жизнь, и посмертие. Что есть в нем такого, чего нет у меня? Я на все пойду ради вас. Если причина в музыке, я сделаюсь музыкантом, самым лучшим музыкантом, какого только видел мир. Когда мы играли в фанты, вы целовали меня отнюдь не братским поцелуем, и я позволил себе надеяться, будто питаемые мною чувства могут найти отклик в вашей душе.

— Дался вам этот поцелуй. На сцене всегда целуют по-настоящему, зрители тонко чувствуют фальшь в игре.

— Но ведь это не игра! Моя любовь к вам не игра, она настоящая, живая, — в голосе Лизандра слышалось неподдельная душевная мука.

Тут я не выдержал и закрыл уши руками, не желая знать продолжение их разговора. Отчего только я не догадался сделать этого раньше!

Сгорая со стыда, я стоял во тьме, лишенный привычных ориентиров. Холодный ветерок овевал мои пылающие щеки. У горизонта чиркнул по небу метеор. Я не представлял, как после услышанного осмелюсь посмотреть в лицо хоть Арику, хоть Лизандру. Когда я, наконец, решился опустить ладони, в комнате царила тишина. Мои глаза за это время окончательно приноровились к темноте, я легко нашел выход и побрел туда, откуда доносилась веселая музыка и горели огни. Княжеский бал начался.

Местом его проведения был огромный зал, ярко освещенный, с хрустальными люстрами и газовыми рожками, с сверкающими зеркалами, с блестящим паркетом, неясно отображавшим движения танцующих. По обеим сторонам высились белые колонны. Судя по тому, что старшее поколение уже не танцевало, а собралось у колонн, неспешно переговариваясь, первые несколько танцев я пропустил.

Мимо меня в фигуре быстрого вальса пролетела Ангелика, поддерживаемая за талию своим бывшим женихом, улыбаясь статному черноусому кавалеру кружилась Марья Теодоровна — так живо, что из-под ее алого с бантами платья выглядывали не только туфельки и шелковые чулки, но даже кружевные панталоны; незнакомый мне мужчина с огромной лилией в петлице уверенно вел в танце одну из дочерей графа Солоцкого. Все вокруг порхало, искрилось, летело. Среди этого кружения, мелькания тюлей, бархата, шелков, в легких летящих силуэтах, в движении воздуха, в отражениях, в свете и тенях я искал Янусю.

Наконец, я ее увидал. Она отдавалась танцу без остатка, как и всему, что бы она ни делала. Черные кудряшки девушки выбились из высокой прически и падали на виски и затылок, в глазах отражался свет люстр, она хохотала, запрокинув голову и открыв белую шею, украшенную тонкой полоской бархатки. В который раз при взгляде на нее у меня сжалось сердце. Кавалером Януси был сам князь. Тонкие губы Магнатского под блестящими от брильянтина усами приподнимались в снисходительной улыбке, которая, однако, не затрагивала его глаз. Всем своим видом князь давал понять, что оценил и нашел для себя приятным увиденное примерно так же, как находят приятным лошадь или собаку.

Когда вальс окончился, Магнатский проводил Янусю к колонне, где толпилась кучка молодых людей. Я поспешил пригласить девушку на следующий танец, однако пока прокладывал себе путь через толпу, оркестр заиграл вновь, и меня опередил один из молодых людей. Чтобы не стоять, я обратился к незнакомой барышне, бывшей ко мне ближе прочих:

— Позвольте мне иметь удовольствие звать вас на танец?

Мое приглашение было принято благосклонно. Во время танца мы говорили о чем-то незначительном, я отвечал на вопросы, не задумываясь, и столь же мало думая рассказывал что-то сам. Когда музыка смолкла, моя нечаянная знакомая посетовала на духоту, и я вызывался принести ей лимонаду.

К тому времени опять заиграли, это была полька, и опять я пригласил вовсе не ту, которую хотел. Танцуя, я все время высматривал Янусю, но, едва успев найти, сразу терял ее. Это было точно в дурном сне, когда бесконечно спешишь, спешишь куда-то, а цель остается недостижимой. Огромность бальной залы, вопросы гостей и необходимость утолять их любопытство послужили виной тому, что к Янусе я подошел лишь когда музыканты отыграли несколько вальсов, кадриль и польку.

Девушка разрумянилась, сияла глазами, была очень оживлена. Волосы ее растрепались еще сильнее, и горше пахли маки, опустившие головки от царившей в зале духоты. Я был встречен упреком:

— Куда же вы запропали, Микаэль? Я надеялась мы будем танцевать полонез, как уговорились дома, ждала вас и в итоге осталась без кавалера. Кабы я знала вас хуже, непременно обиделась бы на ваше невнимание.

— Вы вправе винить меня, и я принимаю ваши упреки. Поверьте, больше всего на свете я хотел танцевать с вами, но обстоятельства вынудили меня задержаться, — вследствие того, что я не мог сказать прямо о причине своего опоздания, мои слова прозвучали по-казенному сухо. — Но я готов исправить это тотчас же. Не откажите мне в удовольствии танцевать с вами.