Русская литература не лучше русского лихоимства: явственно попирает законы истины, торгует условною правдою.
Есть ли у вас хорошие книги? — Нет, но у нас есть великие писатели. — Так, по крайней мере, у вас есть словесность? — Напротив, у нас есть только книжная торговля.
Литературы у нас никому не надобно.
Никакое время не было так бедно читателями хороших книг, как наступившее.
Конвульсивно-скаредная литература наша.
Думают, что посредством какой-то особенной, довольно посредственной литературы, которую вы называете беллетристикой, могли подействовать на воспитание общества. Мечты! кроме того, что прочитанная книга лежит без применения… плоды, если и происходят, то вовсе не те, о которых думает автор, а чаще такие, от которых он с испугом отскакивает сам.
Каждый мыслящий русский человек нашего времени имеет право на мученический венец.
Как торговое дело, у наc литература еще таки существует, как нравственно-духовное — ее нет и, кажется, не скоро будет.
Право, какое-то проклятие лежит на нашей литературе и на самой нашей мысли. Или у человека страсть говорить и он говорит ничего (пустое); или он имеет что сказать, а станет говорить — выходит совсем не то, что хотел сказать. Такому хаосу мыслей и слов, видно, предстоят Мафусаиловы лета.
И заметьте, какая у нас опять странность: иной, например, сочинитель, что ли, весь свой век и стихами, и прозой бранил пьянство, откуп укорял… да вдруг сам взял да два винных завода купил и снял сотню кабаков — и ничего!
Произведения нашей словесности, как отражения европейской, не могут для других народов иметь интереса кроме интереса статистического, как показания меры наших ученических успехов в изучении их образцов.
Ужели литература породила эти легионы сорванцов, у которых на языке «государство», а в мысли пирог с начинкою.
Мы действуем и пишем, за немногими исключениями, в интересах кружка более или менее незначительного: оттого обыкновенно взгляд наш узок, стремления мелки, все понятия и сочувствия носят характер парциальности.
Литература наша… не сделалась еще существенным элементом народной жизни, не составляет серьезной необходимости для общества, а продолжает быть для публики чем-то посторонним, роскошью, забавою, а никак не делом.
Н.
О, как легко быть хорошим человеком между нашими литераторами, — стоит только не врать, не хвастаться, не пить чашу горькую.
Литература, так же как и откупа, есть только искусная эксплуатация, выгодная только для ее участников и негодная для народа… Всякий добросовестный судья, неодержимый верою прогресса, признается, что выгод от книгопечатания для народа не было.
Поэты интересничают и шарлатанят без зазрения совести. Большая часть их времени и умственных сил уходит на делишки, на картишки, на интрижки, а между тем они стараются уверить себя и других, что постоянно созерцают духовными очами высокие идеи или прекрасные образы.
Перепроизводство всяких предметов бывает вредно; перепроизводство же предметов, составляющих не цель, а средство, когда люди это средство считают целью, — особенно вредно… Книгопечатание, несомненно полезное для больших малообразованных масс народа, в среде достаточных людей уже давно служит главным орудием распространения невежества, а не просвещения.
Современное положение литературы есть бесспорно упадок. Правда, многие относят его причину только к внешним репрессивным мерам — и их влияния невозможно не признать, — но быстрое обеднение литературы в общественно-критическом направлении все-таки показывает, как мало в самом обществе тех живых интересов, сила и слабость которых всегда отражается в литературе.
А вот о современной литературе поговорим. Почти невероятно многое, что стало заурядным в нынешней литературе. Какая идиотская поэзия завелась! Какая идиотская беллетристика господствует! Какая идиотская критика ломается и кривляется в ежемесячных журналах!
Весьма замечательно, что недоученные люди постоянно играют у нас такую важную роль в литературе. Это очень живая черта нашего умственного развития. Как кажется, нужно быть именно недоученным для того, чтобы втянуться в наше литературное движение. Стоит только позаботиться несколько лет о развитии своего ума и сердца, стоит только приобрести ту мудрость, которой недоставало Белинскому и Добролюбову, и дело уже окажется невозможным.