Мнимые величины

Он поехал, не предупредив ее о том, что едет: просто не подумал о том, что следует предупредить. По приезде из Москвы он еще не успел дать ей знать, что приехал: оба эти дня было не до того. "Да когда ж это я приехал? - тупо соображал он, потеряв представление о времени. - Неуж-то позавчера только?" Ему казалось, что он приехал уже давно, чуть ли не неделю, и все не верил сам себе. Строго говоря, ему совсем не так уж и нужно было восстановить время, но тревожное нетерпение охватило его, и он тронул шофера за плечо.

- Сегодня какое у нас число? А?

- Двадцать первое, - полуоборотился к нему шофер, косым взглядом следя за дорогой.

- Гм! Это, стало быть, я только позавчера из Москвы приехал?

- Позавчера.

- Ишь ты!..

Он не давал себе ясного отчета, зачем он едет к Елене Дмитриевне. Была только смутная мысль - "надо и там все ликвидировать", но мысль пробегала неясно, без готовых решений и с почти неосознанным смыслом. "Скажу, что уезжаю и... все!"

Выпитая вчера водка, пьяное безумие и ночное беспамятство отняли у него стойкость и крепость: он стал податлив. Он стал податлив и мыслями, которые налетали своевольно, и чувствами, которые своевольно же охватывали его. Он то вскидывался, то ослабевал, обессиленный. И все ему казалось противным, таким противным, что нельзя было даже и понять, как можно хотеть чего-нибудь, если все так противно и если ни в чем и нигде нет "настоящего".

Глава XIX

Елена Дмитриевна не ждала его. Но по первому взгляду поняла и то, что он приехал "нехороший", и то, что ей надо обрадоваться его приезду. Эту радость она разыграла неловко, скомканно и сбивчиво, так что Любкин заметил и покосился: "Какая-то она такая... Радуется, словно и не рада совсем!" То прежнее, что приходило в него, когда он приезжал к Елене Дмитриевне за ее "люблю", не то отошло куда-то, не то было чем-то придавлено. Все было смутно, тягостно и, главное, противно.

Он довольно небрежно ответил на ее поцелуй, скинул с себя шинель, сильно и тяжело помогая себе плечами, не повесил шинель на вешалку, а бросил на стул и, крупно шагая, прошел в комнату.

- Жива? - бросил он, поворачиваясь к ней. - Давно не видел. Ну, как дела?

Он с размаху сел на диван, вытянул по полу ноги и посмотрел на Елену Дмитриевну.

- А я ночью здорово выпил! - признался он. - Буй-ственно!

- Оно и видно! - улыбнулась Елена Дмитриевна.

- О? Видно?

- Поправиться хочешь?

- Да я уж поправлялся. Хотя... водка есть? Он, не вставая с дивана (тяжело было вставать), выпил, с секунду подумал и протянул руку со стопкой.

- Налей-ка еще!

Выпил вторую, очень откровенно и некрасиво икнул и сунул Елене Дмитриевне пустую стопку. А потом сел глубоко, с силой потер ладонями щеки и подвинулся немного в сторону.

- Садись! - пригласил он. - Серьезный разговор есть.

- Серьезный? - улыбнулась Елена Дмитриевна, скрывая этой улыбкой сразу вспыхнувшую настороженность. - Ничего страшного? - пошутила она и села рядом с ним.

- Страшного? Страшное только для зайцев бывает. Дело не в том, что страшное, а в том, что у меня изменение большое.

- Большое?

- Уезжаю я. Далеко. И насовсем.

Внутри Елены Дмитриевны что-то екнуло, и ее настороженность напряглась еще больше. "Вот оно! - подумала она, и ее зрачки немного расширились. - Значит, вот сейчас все и решится!"

- Куда? - неосторожно спросила она, но тут же спохватилась. - Ты прости, прости! Это я нечаянно! - ласково положила она ему руку на плечо. - Это как-то само вырвалось у меня, а я ведь знаю, что об этом нельзя спрашивать.

- Нет, отчего же... Секрета нету. В Афганистан еду.

- В Афганистан?

Название прозвучало неожиданно. Елена Дмитриевна напряглась, чтобы вспомнить поточнее. "Афганистан... Памир... Это где-то в Азии. Или это часть Индии? Англичане?" Она быстро-быстро соображала, пряча не только свои соображения, но и то, что она напряженно соображает.

Но соображать, то есть разумно обдумывать, взвешивать и решать, она не могла: ее охватило почти истерическое нетерпение. Тот "сезон на Ривьере", который был для нее и всеохватывающим символом и реальной целью, вдруг показался ей и достижимым и близким. "Вот оно... Пришло!" Для нее пришло то, ради чего она пустила Люб-кина к себе. Белая яхта на голубых волнах почти явственно проплыла перед ее глазами, и эта яхта плыла в мир. Если бы тогда, на грязной Караваевке, под холодным ветром и противным дождем, она перенеслась бы в залу, где нежные скрипки пели моцартовский концерт, она не была бы так взволнована, как сейчас, когда чуть не воочию увидела белую яхту на голубых волнах, которая под золотым солнцем плыла в мир.