Многая лета

Переступив с ноги на ногу, Глеб поднял воротник и посмотрел на высокий купол Путиловской церкви на противоположной стороне улицы, где среди туч сверкал золочёный крест, цепями прикованный к полумесяцу в основании. Удивительно красивый храм в русском стиле походил на резной терем с затейливо выложенными узорами из красного кирпича. Помнится, его освящали лет пятнадцать назад. Тогда к отцу с приглашением на банкет приехал лично сам директор завода Смирнов — быстроглазый, живой в движениях, с волосами, чуть тронутыми серебряной патиной. Смирнов с отцом были на «ты», и как-то раз папенька упомянул, что неплохо бы было женить нашего оболтуса на смирновской дочке, та, мол де, хоть и не красавица, но умна и благонравна. Родители смертельно боялись заполучить в невестки какую-нибудь нигилисточку или, упаси Господь, алчную профурсетку из кафешантана. Глеб усмехнулся замёрзшими губами, но тут из заводской проходной вышла группа работниц, и он с облегчением рассмотрел среди женщин светло-серый платок Фаины.

Она тоже заметила его и рванулась вперёд, но тут же укоротила шаг и подошла к нему медленно, вроде бы как с неохотой.

— Опять вы?

— Добрый вечер. Опять я.

Эти слова повторялись изо дня в день и успели стать обязательным ритуалом, после которого они, не сговариваясь, замолкали и шли к трамвайной остановке, изредка перекидываясь ничего не значащими фразами о погоде или городских новостях.

Приноравливаясь к её шагам, Глеб поддержал Фаину за локоть:

— У вас сегодня грустный вид.

Повернув голову, Фаина перехватила многозначительный взгляд Катерины, вспыхнула, хотела безотлагательно сказать Глебу, чтоб он перестал её встречать, но вместо этого жалобно произнесла то, что мучило и грызло неотступной горечью расставания всю последнюю неделю:

— Надя сегодня уезжает. Навсегда. — Она опустила глаза. — Мы стали с ней ближе родных, и я не представляю, как стану жить без неё. Вчера она принесла мне свои вещи, которые не берёт с собой, и подписанную фотографическую карточку на память. Поезд на Москву ещё не отошёл от вокзала, а я уже скучаю. И Капитолина по вечерам будет сама приходить из садика и ждать меня одна.

С того времени, когда ликующая Надя ворвалась к ней в комнату, обняла, громко заплакала, испугав Капитолину, а потом засмеялась, прошло почти два месяца. Теперь Надя — официальная жена иностранного специалиста и находится под защитой звёздно-полосатого флага Северо-Американских Соединённых Штатов.

Глеб крепко сжал её руку:

— Но у вас остаюсь я, и я никуда не денусь из России. Даю честное благородное слово.

Он подумал, что в нынешней ситуации его обещание звучит дерзко, если не сказать — невыполнимо, но в конце концов, он при любых обстоятельствах действительно останется в России, даже если будет лежать во рву на расстрельном полигоне.

Вскинув голову, Глеб посмотрел, как от заводских труб по небу растекаются потоки дыма, похожие на бурные чёрные ручьи. Его радовало, что завод ожил и задышал своими огромными лёгкими с железным сердцем в могучей груди. Не имеет значения, что Путиловский завод переименовали в «Красный Путиловец» — суть осталась одна и та же, и случись беда, десятки тысяч рабочих рук разом возьмутся за производство снарядов и орудий, чтобы отразить внешнего врага. И не будет тогда меж ними ни белых, ни красных, ни троцкистов, ни ленинцев, а станет один народ русский, который если сплотится, то переможет любую напасть, какая и не снилась иным языцам.

Его отвлекло треньканье трамвайного звонка. Глеб мысленно благословил хлынувшую в салон толпу пассажиров, потому что теснота позволяла ему будто бы невзначай обнимать Фаину за плечи и оберегать её от толчков и давки.

— Уплотняйтесь, граждане и гражданки, не задерживайте отправление! — кричал кондуктор, и его севший голос то и дело срывался на свистящий фальцет. — Не забываем оплачивать проезд!

— Будьте добры, два билета, — Глеб протянул кондуктору банкноту, но его грубо оттеснило чьё-то крепкое плечо в сальной фуфайке. Плечо принадлежало неопрятному забулдыге, от которого разило тошнотворным запахом перегара и сушёной воблы.

— Поосторожней, любезный, — холодно сказал Глеб, стараясь закрыть собой Фаину от бесцеремонного натиска.

Забулдыга тяжело засипел, его свинячьи глазки хмуро скользнули мимо Глеба и немигающе уставились на Фаину. Глеб увидел, как её лицо внезапно застыло матовой маской, словно бы она увидела привидение. Забулдыга громко втянул носом воздух:

— Жива, значит.

Трамвай покачнуло. Голова забулдыги конвульсивно дёрнулась. Одной рукой Глеб крепко взял мужчину за шиворот и стал проталкивать к выходу, прочь от насмерть испуганной Фаины. Не имея возможности вывернуться, противник больно лягал его сапогами по ногам и плевал по сторонам ругательствами. Дождавшись остановки, Глеб вытолкнул его на платформу, и тот тяжёлым кульком свалился вниз.

— Правильно, товарищ, — одобрил кондуктор, — в трамвае надобно соблюдать порядок, а не безобразничать.