Многая лета

Она оперлась о чугунные перила и посмотрела в свинцово-серую воду с прожилками ряски. От реки тянуло сыростью и холодом. На рыбных баржах у причала мужики перегружали в ящики трепещущее серебро рыбы с острым запахом огурцов — корюшка пошла. Скоро сюда потянутся хозяйки с кошёлками, и на сковородках появится скворчащая золотистая жарёха из нежного мяса и хрустких плавников.

За спиной раздалась весёлая возня, и высокий девичий голос закричал:

— Юрка, поймай меня!

— Поймаю — не отпущу! — подхватил ломкий юношеский басок.

Отшатнувшись в сторону, Ольга Петровна прошла мимо парочки влюблённых. Похоже, девушка далеко не убежала, потому что сейчас сидела на парапете и болтала ногами. Парень бережно поддерживал её за талию. Ольга Петровна взглянула на часы, хотя сейчас время перестало иметь значение — какая разница, куда бегут стрелки, если некуда и незачем спешить?

— Юрка, посмотри, как прекрасно вокруг! Какие мы счастливые! — догнал её девичий смех.

Ольга Петровна вздрогнула, словно от пощёчины. Когда-то и она была счастлива до головокружения, а потом сама, своими собственными руками разрушила семью и отказалась от ребёнка. Подумав о Капитолине, Ольга Петровна обмерла от мысли, что при её аресте обязательно поднимут личное дело, узнают о дочери, всплывёт адрес Фаины. Что тогда ждёт их с Капитолиной? Фаину — неизбежные допросы и возможно, заключение, а Капитолину — детский дом.

Она постояла в нерешительности, раздумывая, что предпринять: то ли бежать предупреждать Фаину, то ли оставить всё на авось — вдруг тревога окажется ложной и власти про неё попросту забудут. Дрожащими пальцами Ольга Петровна прикоснулась ко лбу.

— Гражданочка, вам плохо? — Она и не заметила, как подошли и встали рядом два красноармейца. Оба статные, синеглазые. — Вам помочь?

— Нет, нет. Спасибо. Мне невозможно помочь.

Зачем она это сказала? Наверное, чтобы убедиться, что пока в состоянии связно разговаривать. Спонтанное решение пришло под гудок автомобиля, разгонявшего пешеходов на мостовой, и внезапно мир вокруг приобрёл хрустальную ясность капли росы на глянцевом листе ландыша.

* * *

Смахнув пот со лба, Фаина зачерпнула горсть земли и бросила на дно следующей формы. Она выгоняла вторую норму, а руки всё не успокаивались и трудились, стараясь оттеснить из груди нарастающую тревогу за Глеба. Он не показывался уже третий день, и если сегодня снова не появится у проходной, то значит, случилось что-то очень плохое.

Её мысли гуляли так далеко, что она не сразу заметила, как рядом встала Екатерина и негромко произнесла несколько слов. Фаина подняла на неё глаза:

— Что ты сказала? Я не расслышала.

— Ты, Фаина, не держи на меня зла. — Щёки Катерины густо запунцовели. — Хотя ты и передовица, но отсталая. Тебе до комсомола ещё дорасти надо.

Фаина воткнула в середину формы железный штырь и мелкими толчками стала уплотнять землю под круговорот одних и тех же тревожных мыслей.

«Если бы у Глеба была другая женщина, он бы сказал, не стал скрывать. А если заболел? Кто поможет? Рядом с ним только старая Поликарповна.

Вдруг арест? Он показал, где ключ, и сказал, что тогда я стану хранительницей икон. Только бы не арест, Господи! Только бы не арест!»

— Файка, ты меня слышишь, Файка?

— Да, слышу.

Руки отодвинули готовую форму и придвинули следующую.

В последнюю встречу Глеб выглядел усталым и грустным. Может, вправду заболел? Мечется сейчас в жару, слабый, несчастный, голодный.

— Файка, а Файка, что ты думаешь про комсомол?

— Я про него вообще не думаю.

Катерина так резко выпрямилась, что Фаина отпрянула в сторону. Её тёмные глаза-сливины стали круглыми:

— Ах, вот ты как! Я к тебе со всей душой, хочу предложить взять над тобой шефство, а ты… а ты… — Кусая губы, Катерина старалась подобрать слова.

Фаина подняла чугунную ступку и склонилась над формой.

Только бы не арест. Она вспомнила потемневший от старости лик святителя Николая и начала мысленно произносить слова молитвы. Если верить круглым часам на заводоуправлении, то до конца смены оставалось ещё долгих двадцать минут. Господи, сделай так, чтобы Глеб меня встретил!

Но Глеб опять не показывался. Фаина высматривала его до боли в глазах, медлила у трамвая, пропускала вперёд пассажиров, отчаянно надеясь, что он задержался и спрыгнет с подножки встречного вагона. Но всё было тщетно.

Домой она примчалась сама не своя. Капитолина сидела на диване, укачивала куклу и ела пирожок. На столе возвышалась груда других пирожков с зажаристой корочкой и стояла бутылка молока.

Увидев Фаину, Капитолина раскинула руки и бросилась обниматься:

— Мама, мама, к нам в гости приходила бабушка.

— Какая бабушка, Капелька? Она сказала, откуда пришла?

Она расспрашивала, понимая, что услышит про Ольгу Петровну, и боялась это услышать.

Капитолина откусила пирожок и с набитым ртом промычала:

— Помнишь, та, что была у дяди Глеба.

— У дяди Глеба, — онемевшими губами повторила Фаина. — Поликарповна?

— Точно. Она так и сказала — «я Матрёна Поликарповна».

— А ещё что она сказала? Отвечай, не молчи.