Многая лета

В наступившей тишине стало слышно, как ойкнула баба Маша, а баба Глаша вдруг замахала руками и закрестилась:

— Убивица! Чур нас, чур!

— Нас, террористов, царская охранка боялась, а вы и подавно не запугаете, — отрезала Величко-Величковская и только тут заметила под ногами растерзанный и изжёванный Тишкой конверт.

* * *

Запершись в своей комнате, Розалия Ивановна Величко-Величковская ссыпала клочки письма в бронзовую пепельницу, доставшуюся вместе с комнатой, заложила руки за спину и принялась кругами ходить по комнате. За зиму она успела вышаркать ногами дорожку по ковру, косо расчерчивающую цветистый бухарский узор. В её тюремном прошлом движение помогало сосредоточиться и не дать выход гневу, что огнём приливал к голове и камнем давил на грудь. Будь её воля, то вся семейка этих проклятых пролетариев давно летела бы кувырком туда, откуда приехала. Скот должен жить в стойле, а не рядом с людьми.

Не ради такого человеческого отребья она гнила на каторгах и стояла перед судьями в ожидании приговора. В памяти навсегда врезались тёмные мантии, полутёмный зал заседаний, защитник отводит глаза в сторону.

— За деяние, составляющее предумышленное убийство, виновная подлежит наказанию…

И сердце в груди начинало своим трепетом перекрывать дыхание: виселица или каторга? Каторга или виселица? Только не виселица! Господи, помоги!

То общество, что должно было народиться в процессе революции, обязано стать более нравственным и чистым, тянуться к просвещению и демократии, а не жрать чужие письма и не стирать бельё в ватерклозете.

Величко-Величковская остановилась, чтобы сделать пару глотков воды из медного чайника. За неимением места чайник был втиснут на книжном столе между жестяной солдатской кружкой и стопкой книг. Рядом стояла тарелка со сколотым краем, на которой лежал пайковый хлеб непонятного бурого цвета с вкраплениями жмыха и отрубей.

Нет, она никогда не идеализировала тёмный и непросвещённый русский народ, запуганный попами и придавленный гнётом царизма. В революцию её привело понятие, что Россия разорена, находится на грани банкротства и в ней нет ничего, кроме произвола власть предержащих, хищений и мракобесия. Мир распадался на две ясные перспективы, когда с одной стороны стояла европейская просвещённость, а с другой — российская лапотная дремучесть. Либеральные идеи кружили в воздухе, напитывая молодые горячие сердца идеями борьбы и гуманизма. Её партия, партия эсеров, произросшая от названия социалистов-революционеров, сокращённо «эс-эр», считала, что основной движущей силой к перемене строя должно стать крестьянство. Демократия, земельная реформа, свобода собраний и митингов, неприкосновенность личного имущества — где теперь те ясные лозунги, за которые они шли на эшафот? Власть захватили большевики и правят в России кровавый и страшный бал беззакония.

Сделав ещё один круг по комнате, Величко-Величковская остановилась и прислушалась к голосам в коридоре: баба Глаша называла бабу Машу старой ведьмой и грозилась повыдирать ей космы.

В противовес мрачной действительности разорённого Петрограда вдруг вспомнился весенний Париж с розовой дымкой над изумрудной зеленью каштанов, хрустящий круассан в кафе на набережной Сены, упоительный запах кофейных зёрен и блестящие глаза Николаши Тютчева, племянника знаменитого поэта:

«Попомни мои слова, Розалия, мы обязательно доживём до торжества революции!»

Чтобы не слышать шум драки в коридоре, Розалия Ивановна заткнула руками уши и упала ничком на софу, больно ударившись плечом о деревянный подлокотник:

— Господи, и зачем я не погибла на каторге?

* * *

Мутное серебро майских белых ночей проливало на город малиновые закаты и розовые восходы над каменными набережными и мостовыми, когда солнце и луна стоят в небе друг напротив друга и никто не хочет первым опуститься за шпиль Петропавловского собора. Ближе к лету ветер с Невы наполнился тёплой влагой, что вытягивала из земли на поверхность кустики молодой травки, среди которой нет-нет да и блеснёт ярко-жёлтый цыплёнок мать-и-мачехи. Газеты усердно продолжали нагнетать тревогу, но в Мариинском театре давали балет «Фея кукол» с примой Эльзой Вилль, и люди шли покупать билеты, чтобы потом с упоением вспоминать краткие минуты забвения от убогой действительности.

Днём, пробегая мимо тумбы с афишей, Фаина вдруг вспомнила, что ни разу в жизни не была в театре. Когда вернётся Фёдор, надо будет обязательно сходить.

Сумерками по Владимирскому проспекту прошли полки. Заслышав привычное «Белая армия, чёрный барон, снова готовят нам царский трон», Фаина подумала, что Фёдор тоже наверняка поёт эту песню, печатая шаг под красным знаменем, а когда пришла домой, то Розалия Ивановна с виноватым видом высыпала ей в ладони то, что осталось от письма.

— Вот, полюбуйтесь на разнузданность раскрепощённого пролетариата. Не за то я боролась, чтобы всякие мерзавцы мешали жить приличным людям, — и она так яростно хлопнула дверью, что с потолка посыпалась штукатурка.