Многая лета

У Фаины дыхание перехватило, так ясно встало в памяти, как она сидела на холодных ступеньках случайного дома и думала, что не доживёт до утра. Но делиться с Верой переживаниями не хотелось, и она перевела разговор на учёбу, о которой можно беседовать бесконечно. Когда обсуждение дошло до преподавателей, Вера вдруг наклонилась к Фаининому уху и прошептала:

— Не оборачивайся. Позади нас идёт какой-то красноармеец и не сводит с тебя глаз. Хочешь, я провожу тебя до дому?

— Красноармеец?!

Резко развернувшись, Фаина едва не сбила с ног прохожего с двумя сумками и замерла, не веря своим глазам. В зелёной гимнастёрке, будёновке с красной звёздочкой, в запылённых сапогах Фёдор выглядел измученным и уставшим. Много раз она представляла себе их встречу, а теперь почему-то молчала и не знала, что сказать.

От широкой улыбки на глаза Фёдора набежали лучики морщинок. Не обращая внимания на растерянную Веру, он сделал шаг вперёд и взял Фаину за руку:

— Ждала?

— Ждала, — произнесла она совсем тихо, только для него одного. — Ты надолго?

Фёдор коротко глянул и чуть улыбнулся:

— Надеюсь, навсегда.

* * *

Обычно Фаина оценивала свою внешность лишь мельком — недосуг вертеться перед зеркалом, тем более что нарядов нет и не предвидится. Но сегодня, когда вездесущая соседка баба Глаша покинула свой пост в прихожей, она зажгла припрятанную свечу и на цыпочках вышла в коридор. Колеблющийся огонёк отбрасывал на стены громадные колышущиеся тени, и казалось, что ноги ступают не по паркетному полу, а по таинственной пещере с тёмными призраками. Зеркало висело у входной двери. С серебряной глади в массивной деревянной раме на неё глянула ясноглазая женщина с чуть встревоженным взглядом и твёрдо сомкнутыми губами.

«Теперь ты невеста», — сказала сама себе Фаина и ещё раз пристально рассмотрела своё отражение, словно хотела найти там нечто новое, доселе невиданное.

То первое замужество почему-то совершенно вылетело из памяти, навсегда оставшись в старой России.

Фёдор так и сказал:

— Забудем, Файка, всё, что было, и начнём жизнь по-нашему, по-пролетарски, честно и справедливо. И дочку твою я буду любить как свою.

— Дочек, — поправила Фаина. — Не забывай, что у меня две дочки. — От лёгкого прикосновения его небритой щеки Фаину бросило в жар, и она быстро отстранилась: — Спасибо тебе, Федя, за правильные слова. Не сомневайся, я буду верной женой.

Он улыбнулся:

— Если бы сомневался, то не позвал бы в жёны. Завтра я в райком пойду, чтоб меня к месту определили, а там и решим, когда за свадебку. Ты пока себе платьице пошей и эту… — он пошевелил пальцами надо лбом, — …фату сооруди. Чтоб всё было как у людей. А то, знаешь, я хоть и комсомолец, но не люблю этой новой моды: сбежались — разбежались. Жениться надо один раз на всю жизнь. Согласна?

Стараясь сдержать слёзы, Фаина быстро закивала, чувствуя, что от радости сердце вот-вот вылетит из груди.

Чтобы ещё раз взглянуть в зеркало, Фаина подняла свечу повыше, озарив лёгкое облачко волос, рассыпанное по плечам, и грубую лямку ситцевой ночной рубашки, что немного приоткрывала гладкую кожу плеча.

— Невеста, — шепнула она едва слышно, и в голове тотчас тихонько зазвенел противный тонкий голосок: «Невеста без места. Невеста без места».

Она нахмурилась. Ну нет! На этот раз всё будет прекрасно. Фёдор вернулся, и её ладони ещё не остыли от тепла его рук. Кроме того, он сказал шить платье, а свадебный наряд не шьют ради шутки. Такими вещами грешно шутить.

Фаину спугнул скрип половиц в комнате Величко-Величковской, и она неслышно отступила назад, чтобы упасть на кровать и всю ночь раскладывать в уме свою будущую жизнь, которая, конечно же, будет прекрасной, как ночное небо, что сейчас сеет звёзды над спящим Петроградом.

* * *

Примерка свадебного платья состоялась поздно вечером в затихших комнатах детского сада. Привычно проверяя порядок, Фаина скользнула взглядом по длинному низкому столу, застеленному графскими скатертями, по ряду лавок вместо стульев — так детям удобнее, в дальнем углу ореховым блеском отсвечивало фортепьяно. Над головой — о чудо! — горела электрическая лампочка, потому что в прошлом месяце наконец заработала электрическая подстанция. С лозунга на стене на Фаину, Надю и Лидочку неодобрительно взирал усатый рабочий с огромным молотом в руках.

— Выпил самогона и пошёл крушить, — как-то раз контрреволюционно заметила Надя.

Фаине лозунг тоже не нравился, но уполномоченный по материнству и детству настоял, чтоб на стенах висела пролетарская наглядная агитация, поэтому пришлось подчиниться.

— Фаина, если ты будешь вертеться, то я уколю тебя булавкой. — Надя старательно прикалывала кружева к кокетке платья. Она обернулась к Лидочке. — Посмотри, ровно?

Лидочка критически вгляделась в крой и нахмурила лоб:

— Мне кажется, надо бы немного повыше.

Взяв портновскую линейку, она показала несколько сантиметров и мечтательно посмотрела в окно, за которым маячил призрак ночи.