Я вспомнила, что, когда младший братик еще не появился на свет, у мамы на животе под кожей то вздувались, то пропадали маленькие бугорочки. Мама говорила, что это ребеночек толкается кулачками и ножками. Я не осмеливалась прикасаться к этим бугорочкам, было неприятно и даже, можно сказать, отвратительно, поскольку мне казалось, тот, кто еще не родился на свет, и за человека-то считаться не может, а скорее похож на какое-то чудовище. Равно как, если кто-то заснул, то он словно бы погрузился в склеп где-то в пустынной глуши. И в такое место, кроме самого уснувшего, никто иной попасть никогда не сможет. А даже если бы ты и сумел туда попасть, то тот уснувший человек наверняка предстал бы перед тобой в каком-то необычном виде, а, может быть, даже вовсе и не в людском обличии. Однако Ань У не устоял перед увещеваниями старушки и стал лицемерно сюсюкать с ее сыном:
– Эй ты, проснись, в Первой школе скоро занятия начнутся!
– Не проси ты его больше учительствовать, – опять заговорила старушка, – ему давно это уже опротивело.
Она достала коробку с печеньем, но оказалось, что там осталось лишь несколько крошек на дне. Старушка изумленно пробормотала:
– Совершенно точно ведь было еще два миндальных печеньица… Что же это такое? И куда они могли запропаститься?
Тут я в замешательстве заметила, как закрытые глаза сонливца слегка зажмурились, словно он улыбался. Я сказала:
– Наверняка это печенье кто-то потихоньку слопал!
Старушка отыскала откуда-то кусок леденцового сахара, завернутый в носовой платок, и хотела было передать его Ань У, чтобы тот расколол леденец на несколько частей, но тут же передумала:
– Да ладно, это леденец хоть и старый уже, но все еще такой же сладкий. Если не верите, сами попробуйте облизните!
Какая гадость! Этот леденец она обсусолила уже раз пятьсот, и лизать его после старухи никакого настроения у нас с Ань У не было.
– Вы говорите, что он умеет летать во сне, – спросила я, – это он сам вам сказал?
Старушка, потрясенная, растерялась:
– Я говорила? Откуда мне знать, что он летать умеет?
От злости я была совершенно обескуражена: неужели это у меня мозги помутились? Разве минуту назад она своим языком не говорила этих слов? И не только говорила, что сын умеет летать, а еще говорила, что сама тоже умеет летать? Я переспросила Ань У, он промямлил, что «вроде как» говорила. Старушка рассердилась:
– Из трехсот танских стихотворений, какое, по-твоему, я не расскажу наизусть?
А к танским стихотворениям какое это имеет отношение? Некоторые люди абсолютно неисправимы, болтают всякую ерунду только ради того, чтобы одурачить других. Я была раздосадована до слез и сказала Ань У:
– Пойдем скорее домой!
Старушка слегка наклонила вбок голову и, пристально глядя на меня, заворчала:
– Ох, барышня-барышня, вот уж любительница проказничать! Вы даром что близнецы, Ань У – тот куда как более толковый. По мне, так совсем не похоже, что вы одной матерью рожденные!
Как раз в этот момент безучастный ко всему сонливец, лежавший на краю кана, открыл рот и заговорил:
– Нет на свете такого человека, который бы не умел летать во сне. Даже если он думает, что не умеет летать, это просто значит, что память у него плохая. На заре человечества все были большими птицами, и только когда в небе налетались вдоволь, они спустились на землю и превратились в людей. Они стали строить жилища и возделывать посевы, начали делать кучу всяких вещей, проводя дни в бесконечных хлопотах. Конечно, у птиц жизнь куда как более беззаботная и вольная, чем у людей. Но людям сожалеть об этом совершенно бесполезно – в любом случае превратиться обратно в птиц уже нет никакой возможности.
– Да что вы? – изумленно спросил Ань У. – Разве люди не от обезьян произошли?
Возможно, это было сонным бредом апатичного лежня, а может, сын старушки просто притворялся спящим. Однако когда он заметил, что проговорился о своих сокровенных мыслях, то больше уже не произнес нам ни одного слова.
– Эволюция человечества – процесс долгий, может, и доводилось людям бывать обезьянами… Что же в этом необычного? – вторила старушка словам сына. – Люди не могут забыть, что когда-то у них была пара крыльев, поэтому-то во сне и взмывают в небесные выси.