Много добра, мало зла. Китайская проза конца XX – начала XXI века

Она снова и снова настойчиво твердила эти слова, словно заклинания. Но кто будет прислушиваться к ее указаниям, когда дело касается самого важного в мире – человеческой жизни? Как потом пересказывали, в конце концов председатель ревкома велел ей замолчать и распорядился отключить репродуктор. Высокочастотный громкоговоритель заменили теперь на обычный старомодный рупор, и не было видно, кто держал этот рупор, но, когда раздался звук, все сразу четко расслышали произнесенное имя. Ошибки быть не могло, тот человек на коньке крыши – это сын покойного директора. Среди присутствующих уже почти не было никого, кому доводилось встречаться с прежним директором. Говорят, он ездил учиться во Францию и круглый год ходил в традиционном длинном халате из плотной блеклосиней ткани, да и вообще казался совершенным интеллигентом. Он еще сочинил для Первой школы особый гимн, однако мелодия и слова этой песни уже давным-давно позабылись…

– Отчего же не посылают никого забрать «его» с крыши?

– Так не годится, если кто-нибудь поднимется туда, то «он» может перепугаться и броситься прямо вниз!

На площадку повытаскивали губчатые маты, на которых мы занимались на уроках физкультуры, и уложили их перед зданием – в то место, куда, как ожидалось, «он» свалится при приземлении. А еще кто-то принес ватные одеяла и военные шинели, полагая, что будет сохраннее, если постелить на землю это барахло. Но никому почему-то и в голову не приходило, что будет, если «он» решит прыгать с противоположного ската крыши.

– Глядите! Глядите! – со вздохом вся площадка колыхнулась и словно бы заходила волнами. – Глядите, он на ноги поднялся!

– Неужели он покончить с собой собирается? Зачем же нужно было обязательно приходить в Первую школу, чтобы свернуть себе шею?

– Видать, в прошлый раз у него не получилось сломать себе шею, а теперь, хоть он и проспал пару лет, но мозги у него до сих пор так и не выправились…

Прибыли бойцы НОАК и, вставши кругом перед зданием, растянули огромную камуфляжную сетку, во всех ячейках которой были приделаны искусственные листья и пучки травы. Ну, теперь-то все будет хорошо, главное только, чтобы «он» прыгал в нужную сторону.

«Он» поднялся на ноги и стал созерцать далекие дали, вглядываясь куда-то за край горизонта и словно бы намеренно игнорировал огромную толпу людей, собравшуюся у здания внизу. Лето еще не началось, он был одет в белую рубаху и оттого казался особенно бесприютным и осиротелым. Я вспомнила те белесые расплывчатые силуэты, которые раньше мне часто снились, вспомнила, что однажды они мне привиделись как зубы, в ряду которых недоставало одного собрата. Теперь понятно, что этот зуб-фантом, по-видимому, сбежал прямо на крышу четырехэтажного здания… В сумбурном гуле голосов я вдруг стала абсолютно невесомой, едва-едва ощутимой, и лишь сознание мое оставалось еще активным. В таком наваждении меня вдруг обуяло альтруистическое стремление – помогать людям и полагать это величайшей для себя радостью. Я закрыла глаза, сомкнула губы и – одним рывком оторвавшись от земли, взлетела на конек жестяной крыши.

Весеннее солнце светило нестерпимо ярко, на деревцах только-только начали пробиваться первые нежные листочки, и оттого казалось, что деревья окутаны тончайшей изумрудно-зеленой вуалью. Лица людей были едва различимы, сверху были видны только их головы – колышущееся море черных волос, досадно, но у меня никак не получалось разглядеть, где же в этой толпе стою я сама.

– Что ты вмешиваешься в чужие дела? – недовольно попрекнул меня сын покойного директора. – Я совсем не собираюсь отправляться на тот свет, просто я еще не придумал, как следует жить дальше.

– Но забраться на крышу, чтобы обдумывать этот вопрос, не кажется ли вам это странным?

– А кто сказал, что этот вопрос нельзя обдумывать на крыше? – рассердился он.

Ответить было нечем, и мне подумалось, что стоит только раскрыть рот, как я сразу выставляю себя совершеннейшей тупицей. Видать, я до полного обалдения зубрила математику и физику, и сейчас мой мозг еще слишком переутомлен, мысли постоянно стремятся куда-то упорхнуть, и поэтому абсолютно не получается прийти к какому-нибудь дельному решению. И теперь, когда я собралась поразмыслить своей собственной головой, у меня выходило только что-то совершенно бессмысленное и безнадежное. Пребывание на крыше, открытой тысячам взоров, очень угнетало меня, и мне постоянно думалось, что было бы куда лучше оставаться безучастным зрителем в этой толпе любопытствующих, что было бы куда приятнее потонуть без остатка в этом необъятном море людей. Но в то же время мне не хотелось возвращаться обратно безо всякого результата. Поэтому я ему предложила:

– Если вы и дальше будете так предаваться размышлениям, то вовсе не обязательно, что придете к какому-нибудь дельному выводу. Давайте мы с вами все-таки попробуем, посмотрим, получится ли у нас взлететь?