Много добра, мало зла. Китайская проза конца XX – начала XXI века

– Кланяться? Зачем? Почему он должен мне кланяться? Кланяться надо не всякому!

Отец замолчал, с трудом достал из лужи сигареты, вынул одну, но она размокла, вода вытекала из нее словно слезы.

– Вот? – смущенно сказал отец и протянул руку с зажатыми между пальцами сигаретами.

Мужчина, стоявший под навесом, показал трубку:

– Я курю это.

Я, отец и мой будущий наставник с черным лицом застыли молча, главным образом потому, что не знали, что говорить. Самым спокойным был «кусок угля» – все-таки это была его вотчина, поэтому его лицо было расслаблено. Он посмотрел на небо, я тоже посмотрел на небо; он наверняка думал, что сегодня хорошая погода, и я тоже подумал, что сегодня хорошая погода. Солнце было похоже на свежеподжаренную яичницу, оно слепило глаза, мой будущий наставник, прикрыв ладонью глаза, взглянул на солнце, затем медленно набил трубку, раскурил ее и, наконец, заговорил.

– Из какой деревни? – говоря это, он не смотрел ни на меня, ни на моего отца, однако отец обрадовался даже его высокомерию. Он сделал два шага вперед и сказал:

– Из Шуйчжуана. Приехали по рекомендации Ю Шухуа. – Отец особенно выделил интонацией имя Ю Шухуа. Ю Шухуа был моим дядей по отцу, а также старостой нашей деревни Шуйчжуан.

Я услышал какой-то звук, раздававшийся из носа наставника игры на сона, было похоже, что какая-то гусеница пытается оттуда выбраться. Он продолжал курить, низко наклонив голову, как будто не слушал, что говорил ему отец. Увидев, что фамилия старосты Ю не произвела должного впечатления, отец пал духом.

– Лет сколько? – снова задал вопрос наставник.

Мои губы дрогнули, я был готов дать ответ, но отец как будто поющей стрелой выстрелил:

– Тринадцать!

Это было на два года больше, чем я собирался ответить. Опасаясь, что наставник не поверит, отец добавил:

– Одиннадцатого числа этого месяца исполнилось.

– Вы ведь знаете правила: тринадцать – нижний порог, – сказал наставник.

– Знаем, знаем! – ответил отец.

– Пацан не выглядит на тринадцать, – глаз у наставника был наметан.

– У паршивца лицо слишком детское, с десяти лет не меняется, незаметно даже, что уже вырос.

– Хорошо! – наставник кивнул головой. Поняв, что мастер уже составил свое мнение, брови отца внезапно взлетели, он подбежал к навесу и с трепетом спросил:

– Вы согласны?

– Хм! Еще рано об этом говорить!

Я полагал, что стать мастером игры на сона – это пустяковое дело: найти наставника, выучить пару мелодий, и дело сделано. Однако, судя по тому, что происходило перед глазами, премудростей в этом деле было много.

Во дворике располагался стол, на котором стояла пиала, сделанная из тыквы и наполненная водой. Пиала эта была половинкой огромной тыквы-горлянки. Наставник вручил мне палочку из тростника длиной примерно в чи[64]. В замешательстве я взял ее, не понимая, что же наставник от меня хочет.

– Надо высосать за раз через эту трубочку всю воду из тыквенной пиалы, дух переводить нельзя, – строго сказал наставник.

Я взглянул на отца, он беспрестанно кивал, зубы его были плотно сжаты, ему с огромным трудом давалось это поощрение.

Я окунул трубочку в воду, посмотрел на них обоих, взгляд наставника явно отличался от отцовского, он был непринужденный и спокойный, словно вода в пиале.

Я выдохнул воздух, наклонил голову и взял в рот трубочку, затем закрыл глаза, напряг щеки, и сокрушающий все холод хлынул в горло. Я открыл глаза, вода в пиале-тыкве стремительно уходила, я преисполнился уверенности, но когда она уменьшилась наполовину, мне стало не хватать воздуха. А когда ее осталась одна треть, тут не только воздух перестал поступать, даже голова начала кружиться, грудь невыносимо сжало, показалось, что я умираю.

– Быстрее, быстрее, быстрее, еще немного, – голос отца раздавался словно с небес.

В итоге я плюхнулся на землю и, задрав голову, шумно перевел дух. Я снова увидел солнце, эту подгоревшую яичницу.

Когда солнце снова стало желтым, я услышал, как отец упрашивает наставника.

– Уважаемый, вы все-таки возьмите его! – в голосе отца слышались слезы.

– У него нет достаточных сил, он не подходит для обучения игре на сона.

– Есть у него силы! Обычно, когда он зовет своих двух сестренок, вся деревня слышит!

Наставник засмеялся, но промолчал.

В этот момент я увидел, что отец идет ко мне, со слезами на глазах и скрипя зубами, он схватил пиалу-тыкву, стоявшую на столе, и со всей силы ударил меня.

– Ах ты ублюдок! Даже воду из этой пиалы высосать не можешь, на что ты вообще способен? – пиала ударила меня по лбу, и я услышал, как хрустнула кость. Я вскрикнул и упал на землю, солнце погасло, остались лишь пятна желтков, вертевшиеся по кругу.

– Ну как? Громко он кричит? Хватает сил? – голос отца был странным, мрачным и влажным.

Я с трудом открыл глаза и увидел, как отец снова замахивается тыквой.

– Кричи! Кричи громче! – заорал отец.

Я не понимал, зачем отец так делает. Пусть я не стану мастером игры на сона, но почему он так разозлился?

В этот момент, когда я страшно перепугался, я увидел руку.

Эта рука крепко ухватила отца за запястье.

3

Спустя много лет наставник сказал мне: