Многоэтажная планета

— В мертвом теле есть еще масса жизнеспособных клеток. А ведь каждая из триллионов клеток нашего тела содержит же план тела, что и первая клетка, из которой развился взрослый человек. Пойми, в принципе из любой твоей клетки можно получить снова тебя. Потому что в ней, в этой клетке, полный набор чертежей твоей особи, те же сорок шесть хромосом, которые дали тебе жизнь. На Земле еще до нашего отлета эмбриологи разделяли клетки зародыша лягушки, и каждая клетка вырастала в самостоятельный организм, причем все они были совершенно одинаковы. Итак, в принципе из любой твоей клетки можно получить новую Аню. Из любой-клетки моей — нового Михеича. Из любой еще не отмершей клетки Матильды Васильевны могла возникнуть новая Матильда Васильевна.

— Из младенца вырастает ребенок, а из ребенка — взрослый человек по приказу гормонов. Но у старых людей таких гормонов нет, как нет их и у старых насекомых!

— На Земле, старушка, на Земле! Но мы ведь не знаем, что происходит с животными на Флюидусе. Помнишь, ты сама мне напоминала, что на батискафе, из которого исчезло тело Бабоныки, нашли следы дефилиппуса. Возможно, дефилиппус вбрызнул в еще жизнеспособные клетки тела гормон, одновременно разрушающий ткани и создающий их заново… Кстати оказать, и такие опыты, пока еще с малым успехом, делаются на Земле. Сказка о мертвой и живой воде — ведь это, в сущности, сказка о гормонах.

— Знаете, я как будто сплю!

— Ты сказала: имагинальные диски. Если бы Матильда Васильевна обладала имагинальными дисками насекомого дефилиппуса, из нее бы дефилиппус и получился. Но у нее были только клетки, в которых закодирована она сама, Матильда Васильевна…

— Почему же тогда ствол родил ее не младенцем, а подростком, почти девушкой? Почему она родилась совершенно бесцветная? И с мягкими костями?

— Ответ, по-видимому, содержится в самом твоем вопросе. Заново ее вырастил ствол Флюидуса, а не женщина земная. Вырастил на свой лад. Команда была, вероятнее всего, отдана гормонами дефилиппуса. Оплывок и гормоны, феромоны дефилиппуса строили, воссоздавали ее на свой флюидусовский лад…

— Почему же вы до сих пор молчали?

— Потому что все это пока предположения. Каждый день дает проверку этой гипотезе. И, честно оказать, с каждым днем эта гипотеза представляется мне все более истинной.

— Это… эта… она будет понимать, соображать, разговаривать?

— Мозг у нее, во всяком случае, есть…

— Кто же она мне теперь? Бабушка? Сестра?

— Ну это, по-моему, не самый существенный из вопросов.

Аня сидела, прикрыв глаза, свыкаясь с услышанным. Все это было так невероятно, что она не знала, радоваться ей или скорбеть.

— Я буду называть ее Матильдой, — сказала она, поднимаясь.

***

В рассказе Михеича история с возрождением, обновлением, созданием заново Матильды Васильевны выглядела более или менее понятно, просто, как всегда это бывает в кратко описанной гипотезе. Но для ученых здесь было так много вопросов, так много загадочных, темных мест, что они, будь на то силы, работали бы, кажется, день и ночь.

Если бы хоть один дефилиппус оказался им доступен! Один-единственный! Но дефилиппусы куда-то совсем пропали. Может, их стало меньше, а может быть, они стали осторожнее. Ни одного дефилиппуса не удалось засечь за последнее время.

Над Бабушкиным оплывком работали все — приходилось устанавливать очередь. Сейчас он был «молчалив» и, по-видимому, мертв, этот оплывок. Но были остатки «кокона» юной Матильды. Оставалась сама яма, дыра, сужавшаяся понемногу.

— Здесь тигель был невообразимый, — сказал Володин, хмыкнув почтительно, когда обнаружили остатки почти совсем распавшегося гермошлема.

— Не копался бы — вырастили бы тебе, может быть, новый скафандр, — откликнулся шуткой Козмиди.

— Увы, в молекуле гермошлема не заложен план скафандра!

— В жизни не видел ничего интереснее оплывков!

— И загадочнее!

— Как, однако, мы привыкли земные загадки загадками не считать, а замечать только те, с которыми сталкиваемся на других планетах!

«Вот так бы и Фима сказал», — подумала Аня.

— Что же такое оплывки? — вопрошал, расширив глаза, Маазик. — Нечто вроде наростов на растениях, вызываемых паразитами, представляющих для этих паразитов обитель, колыбель, защиту? Возможно, дефилиппусы как раз и образуют оплывки?

— Почему бы не назвать оплывки маазиками? — вставил Козмиди.

Но Маазик даже не улыбнулся и даже не слышал, наверное. Он продолжал:

— А что, если оплывки — это просто покоящиеся формы дефилиппусов, нечто вроде панцирной фазы, способной переносить высушивание и вымораживание, яды и радиацию?

— Ну тогда уж, — оказал Козмиди, — это может быть и чем-то вроде твердых оболочек куколок…

— …к тому же напрочно сросшиеся со стволом.

— А я считаю, — сказала Заряна, — это скорее «электронные мамки», а сами импульсы — некие биологические часы, которые сообразуют свой ход с изменением «плода». Перед закладкой куколки оплывки раскрываются по определенному сигналу.

— Сезам, откройся!