Многоликая Индия

Одна из лошадей вдруг поскакала прямо в мою сторону. «Эффектный кадр!» подумала я, поспешно нажимая спусковую кнопку аппарата, не сообразив, что видимое в кадровом окошке кажется более удаленным, чем оно есть на самом деле. Отброшенная в сторону чьей-то сильной рукой, я отлетела вместе с камерой метра на два, и в тот же миг копыта опустились на то место, где я только что стояла.

И до сих пор, прокручивая эту пленку, я восхищаюсь видом вздыбленной лошади на кадре и вспоминаю, как ниханги спасли мне жизнь, как ни парадоксально это звучит.

А затем меня пригласил через посланца один из их вождей и милостиво позволил мне сесть на землю справа от себя. И сам подал мне стальную чашу с водой, поговорил со мной — по-английски! — о нашей стране, сиял со своей руки стальной браслет и надел на мою, сказав:

— Теперь ты моя сестра. И всегда своей рукой ты должна делать только добрые дела. Запиши, как ты можешь меня найти, если понадобится.

— Для чего, брат мой, вы можете быть мне надобны?

— Мало ли для чего. А вдруг тебя кто-нибудь обидит.

— Так что я должна тогда сделать?

— Немедленно напиши вот в эту гурдвару. И мне передадут.

— И что будет?

— Я сразу же приеду.

— Для чего?

— Убью, — спокойно сказал он, так, как мог бы сказать «пойду пообедаю» или что-нибудь в этом роде.

«А ведь и впрямь может убить, — мелькнула у меня мысль. — Вот какого брата я приобрела!»

Поблагодарив его за желание оказать мне в жизни такую, я бы сказала, решительную поддержку, я сразу ощутила себя в полной безопасности — здесь, по крайней мере. И когда кончился праздник, я купила ему в лавочке подарок — несколько отрезов на тюрбан, и он сам довел меня до автобуса. Автобус был обвешан гроздьями людей — это был последний рейс из Дамдама. Я бы никогда не смогла протиснуться внутрь, если бы не мой брат. Он кончиком кинжала в ножнах только слегка прикоснулся к плечам тех, кто висел на дверцах, и они, оглянувшись и увидев, с кем имеют дело, осыпались на землю, как листья. Он вошел и ввел за руку меня. Затем без слов, снова так же выразительно попросил освободить мне место и, только усадив меня с удобствами, сложил руки, прощаясь.

— Так не забудь, как меня найти, сестра. Да славится бог.

— Да славится бог, — ответила я ему общепринятой сикхской формулой, и автобус тронулся.

ТОЛЬКО В БЕЛОМ

Началось с того, что я спросила одного моего студента из Панджаба, Сваран Синга, почему он всегда одет в белое и повязывает тюрбан не так, как все сикхи, — не делает острого уголка над лбом.

— Это потому, мадам, что я не просто сикх, я намдхарисикх.

— Чем вы отличаетесь от них?

— Мы строгие вегетарианцы, а сикхи едят мясо, хотя и они, конечно, коров никогда не убивают и говядины не едят. Мы никогда не пьем алкогольных напитков, а сикхи любят пить. Мы не признаем никакого насилия, а сикхи всегда вооружены и любят драться. Они часто ссорятся, а мы никогда не повышаем голоса.

— Сколько же вас?

— Очень много. Наши старики говорят, что не меньше миллиона, хотя в газетах пишут, что только один лакх.

— То есть сто тысяч?

— Да.

— А где вы все живете?

— В Панджабе. Но есть и в Дели.

— А где ваш дом?

— В Панджабе, конечно. Это наш родной, наш любимый край.

— А в Дели где?

— В дхарм-шале нашей общины. Приходите к нам, мэдам, это недалеко.

И мы вскоре собрались к ним. У каждой религиозной общины в Индии есть свои дхарм-шалы, род гостиниц или караван-сараев.

В этой дхарм-шале жили люди в белом. Здесь им готовили вегетарианскую пищу, и только из колодца в этом дворе они могли пить воду; если они уходили куда-нибудь, они брали воду отсюда с собой. Даже чай они не могли пить — это тоже был греховный напиток.

Община намдхари возникла внутри сикхской общины в начале прошлого века. В отличие от других сикхов, у которых со дня смерти последнего гуру, Говннда Синга, живых гуру больше не было, намдхари начали свою новую династию гуру, которые наследственно возглавляют их общину уже больше ста лет.

Они были борцами Сопротивления — они отказались сотрудничать с англичанами. Они не пользовались почтой. не покупали английских товаров, отказывались от официальных постов.

Их движение росло, и ширилось, и вызвало наконец жестокие репрессии. Англичане расстреляли группу намдхари прямой наводкой из пушек, многих арестовали, а вождей движения, и в том числе их руководителя — гуру Рам Синга, сослали в Бирму, заключив его там в тюрьму в Рангуне. Это было в начале 1870-х годов.

Дальнейшая его судьба неизвестна, но среди намдхари живет поверье, что он бежал в Россию и что даже до сих пор скрывается у нас.

Позже многие из них спрашивали меня, не встречала ли я его где-нибудь в нашей стране. Некоторые говорили, что Россия — это их вторая родина, потому что там Рам Синг нашел себе прибежище. Эта уверенность была трогательной, и мне искренне хотелось, чтобы Рам Синг дожил до наших дней.

Вскоре мы получили приглашение в деревню Бхайни, илп, как ее почтительно называют намдхари, Бхайни-сахаб, то есть «господин Бхайни» Это был один из центров общины, и здесь должен был торжественно справляться их свадебный обряд.