Многоножка

— Ксюха-то?

— Она, ага. Странная.

— Просто гиперактивная.

— А я гиперпассивный.

Тамара помолчала, а затем сказала:

— Ты иногда такие вещи выдаёшь, которые… которые прямо и не ждёшь от тебя.

— Да? Это какие? Чего ты от меня ждёшь?

— Что будешь ругаться, материться и забивать на всё. Например, вот Лебедева же не пацан — а ты с ней слово пацана держишь, пусть и против своей воли. Мне почему-то помогать вздумал. И другое…

Остановившись, Ромка поставил бутылку на дорогу и развернулся. Тамара мельком взглянула на воду и представила, как бултыхнулся в ней запертый в бутылке кальмар.

— Если не хочешь — так и скажи, — сказал ей Ромка.

— Да не в этом дело! — Тамара засемафорила руками. — Донести бутылку я ведь и сама могу. Просто… Получается, ты не такой уж и плохой человек, разве не так? Или ты, когда бутылку несёшь, тоже чувствуешь, что всех вокруг обманываешь?

— Фигасе, запомнила, что я говорил…

— Ну да.

Они смотрели друг на друга. Ромка был немного выше, но в плечах примерно такой же. Глядя на его лицо, Тамара невольно отметила, что он, наверное, будет даже немного красивым, если улыбнётся.

— Ты, в общем… Перестань себя мучить, — сказала она. — Ты вовсе не тварь. Плевать, какая у тебя фамилия. У меня вон — Суржикова, но никто не зовёт меня Суржиком, так?

— Потому что ты дев… вушка.

— В первую очередь — потому что я не Суржик. Потому что людей не судят по их фамилии. Это тупо, глупо и несмешно. Бери бутылку и пошли. Чего на холоде трепаться…

Немного поразмыслив, Ромка всё же поднял бутылку с земли, повернулся и зашагал в прежнем направлении. Тамара пошла за ним.

В подъезде у бабушки всё было как всегда. Тамаре даже на мгновение почудилось, что сейчас бабушка её встретит, напевая какую-нибудь глупость, угостит чаем и скажет что-нибудь хорошее… Однако на её этаже она вспомнила, что в квартире сейчас пусто. Пока она возилась с ключами, одна из дверей открылась и в подъезд выглянула худощавая старушка с орлиным носом и прищуренными глазами, спрятанными в паутине морщинок.

— Вы к кому? — спросила она хрипло.

— Здрасьте, — сказала ей Тамара, прежде чем Ромка успел раскрыть рот. — Мы к Ефросинье Семёновне. Я её внучка…

— Куда?! — переспросила старуха.

— К моей бабушке! — громче сказала Тамара.

Старуха внимательно посмотрела на неё, потом на дверь, возле которой они стояли.

— Канатова, что ли?

— Да-да! — Тамара закивала.

— Дык нет её уже, — сказала соседка. — Померла…

У Тамары сперва сердце ушло в пятки. Но потом соседка продолжила:

— Я её сколько уже не видела. Как на скорой увезли, так и…

— Она в больнице лежит, — сказала Тамара спокойно. — С ней всё хорошо.

Вставила ключ в замок и повернула.

— К ней дочка её приходила, — прохрипела соседка, вцепившись сухими, как деревяшки, пальцами в дверь. — Вещи выносили.

Тамара округлила глаза.

— Вещи? В смысле — выносили?

— Сказала — на продажу…

Войдя в квартиру, Тамара чуть не осела на пол прямо там.

Из коридора исчезла вся одежда, и вообще всё, кроме вешалок и тумбочки. В ванной ничего не было, на кухне — чистые полки и столы.

Голова пошла кругом.

— Что происходит… — спросил Ромка, закрывая за ними дверь.

Не разуваясь, Тамара дрожащими руками достала телефон из кармана и набрала маму. Она нервно стучала ногой по полу, а голова шла кругом.

— Мам! — она почти что крикнула, когда трубку взяли. — Мам, я у бабушки! Почему тут пусто?! Куда вы дели все её вещи?!

— Что ты там делаешь?! — мама, судя по голосу, ужаснулась.

— Я воды ей отнести хотела, полная бутылка же стояла…

— Папа её нам принёс.

— А тут-то что происходит?! Зачем вы всё вынесли?!

— Слушай, мы не хотели тебе говорить, — мамин голос дрогнул.

Тамара придвинула к себе ближайшую табуретку и медленно села на неё.

— Не хотели говорить что?

— Просто уходи оттуда.

— Мам. Что происходит?

— Это больше не бабушкина квартира.

— В смысле?! — отчаянно крикнула Тамара в трубку. — Как это не бабушкина?! Вы что, её квартиру продать решили, пока она в больнице?! А где она жить будет?!

Снова молчание.

— Мама… Мама, ответь, ответь пожалуйста. Скажи, ну. Ну это ведь шутка, да? Вы ремонт хотите делать? Или что? Мама, это не смешно, — Тамара лепетала, чувствуя, что вот-вот заплачет. — Мама…

— Бабушки больше нет, — тихо сказала мама. — Прости, Тамара. Мы не хотели…

В квартире было убийственно тихо. Не тикали часы — кажется, их вынесли. Тамара смотрела в пустоту перед собой. Ромка смотрел на неё.

— Когда… — проронила она через силу.

— В декабре. Врачи сказали, что ничего не смогли сделать.

— Но почему вы… почему вы молчали… — горло больно сдавливало. — Вы же… ни слова мне не сказали. Вы же просто…

— Тамара, солнышко, иди, пожалуйста, домой. Поговорим вечером.

— Почему вы молчали?

— Мы не могли сказать тебе. Ты так сильно ждала бабушку из больницы. Ты в кои-то веки была такой счастливой из-за клуба. Мы с папой решили…

— А когда вы мне сказать собирались?! — Тамару разобрала злость и яростная, дикая обида. — Когда?! Как ты вообще могла скрывать от меня подобное?!

— Тамара…

Не дослушав до конца, она с размаху швырнула телефон в стену. Тот разлетелся на запчасти, задняя крышка раскололась надвое.