Многоточия

Сосед принёс из столовой тарелку гречневой каши, хлеб с маслом и стакан чая. Поставил поднос на тумбочку и с волненьем стал наблюдать, как сопалатник, полчаса тому назад едва шевеливший пальцами, уплетает кашу, орудуя ложкой с ловкостью растущего юноши!

На диво дивное сбежался поглазеть больничный люд.

Один доктор сказал, что больному помогли белые таблетки, а его коллега возразил: жёлтые!

Дежурная медсестра заявила, что пациента исцелила йодная сеточка, которую она, сестра, нарисовала ему на спине.

Уборщик, встрявший во врачебный спор, заметил, что выздоровлению способствовала чистота в палате.

Пришёл старый хирург и выдвинул иную гипотезу:

— Больной испугался операции. Его поставил на ноги страх перед скальпелем.

Но только О. ведал истину во всей её точной, строгой красоте. Поздновато открылась ему суть вещей: чело уж пробороздили морщины, а бороду убелили серебряные нити. Но лучше поздно, чем никогда, не правда ли?

Окрепшие после гречневой каши ноги донесли его до дома. Он сел за стол, взял лист бумаги и карандаш. Работал писатель споро: набрасывал абзац за абзацем, перемежая предложения глотками кофе. Телефон держал поблизости. Читательские письма ни на минуту не останавливались, шли непрерывным потоком: килобайты существительных, мегабайты глаголов! От подрагивающего телефонного аппарата, словно от конвектора, струилось тепло, воздушными мурашками наплывало на кожу. Мурашки, точно пузырьки минеральной воды в горячем источнике, поднимались от кончиков пальцев до темени и струились вниз, колючими искорками опадая до пяток, уходя в доски пола. Весь дом писателя подрагивал и волновался, и энергии в нём накопилось столько, что хватило бы на полёт к Проксиме Центавра.

Искатель гармонии Георгий Гурджиев, наблюдавший мир скорее изнутри, нежели снаружи, видевший скорее сокрытое в предмете, нежели черты предмета, обнаруживавший скорее душу, нежели органы, учил: того, кого ненавидят и проклинают, настигает нездоровье. У писателя О. случилось обратное: человеческая любовь, дотянувшись до его сердца, вернула силу усохшим клеточкам и порам, подогрела и погнала кровь по венам.

«Мы все болели, — сказала в письме одна девочка. О. прекрасно помнил её: она читала его рассказы и украшала их отзывами, в которых орфографическая ошибка была редкой гостьей, а запятые стояли аккурат там, где им стоять по чину и рангу полагалось. — Это потому, что мы потеряли вас. Но теперь, когда многие из нас прочитали ваше послание, мы пошли на поправку. Никаких лекарств, никаких докторов! Я не глотаю противные таблетки, не кривлюсь от горькой микстуры, я ем вкусную кашу и запиваю молоком. Не бросайте нас. Пожалуйста, пишите! Хоть по чуть-чуть!»

Кому-то и невдомёк, что писатель существует лишь потому, что существуют читатели. Как только читатели отворачиваются, забывают писателя, он начинает чахнуть, роняет карандаш, заболевает и попадает в больницу. Без читателей он словно цветок без воды. Сегодня и завтра ещё протянет, а через неделю высохшая мумия отправится на свалку.

Читатели, в свою очередь, существуют потому, что на свете живёт лелеющий их писатель. Епископ Беркли, терзаемый противоречиями, не мог узреть всей полноты мироздания, а писатель О. главную загадку раскусил. Волшебство бытия взаимно! Никакой из сторон не дано от него отступить. Безответная любовь убивает и умирает сама.

Держа чашку с кофе в одной руке, другой рукой писатель водил карандашом по бумаге. Почерк его сделался совсем юношеским — школьным, каллиграфическим. Кто знает, сколько он проживёт: двести лет, триста, пятьсот? И не на пороге ли он вечности?

Кто знает, сколько жизни вдохнёт он в читателей!

Закончив рассказ и допив остывший кофе, О. вывел в правом верхнем уголке листа посвящение:

Любимым моим читателям!

Олег Чувакин, декабрь 2017

Линия против точки

Почти всё, что случилось с ним за минувшую неделю, Матвей забыл. В деталях помнились лишь три последние встречи. Скоро забудутся и они. Новые воспоминания вытеснят старые.

— Моей жизни слишком много. Я её не помню, — признался Матвей, войдя в кабинет психолога. Он снял зашуршавший плащ и пристроил его на вешалке, просунул плечики в рукава. — Я хочу научного объяснения.

— Присаживайтесь. — Лариса показала ему на диван. — Кофе?

— Нет, я возьму только слова.

Клиент сел в центр дивана. Обычно посетители норовили втиснуться в уголок.

— Мне сказали, вы понимаете человека.

— Понимаю человека… — Лариса потянула эти слова, словно пробуя их на вкус.

Она подготовила иллюстрированные тесты на кратковременную и долговременную память, но теперь они улетучились из головы.

— У вас много книг. — Клиент оглядел кабинет. — И не только на русском… Вон та, в красной обложке, на немецком?

— Да. Автор швейцарец.