Читаем Многоцветные времена [Авторский сборник] полностью

— Это играет хорошенькая женщина, — сказал Володя, — она прелестно играет…

— Откуда ты знаешь, что это играет не ее бабушка или дядя, бывший профессор консерватории?

— Когда мы еще только подходили, я видел, она высунулась в окно… Я зайду…

— Ну, — сказал я, — заходи. Я подожду пять минут, и, если ты не появишься снова, я уйду домой, запомнив на всякий случай номер дома… Приключения бывают разные…

— Хорошо, — сказал он, — я пойду один…

Музыка смолкла. Он позвонил. Кто ему открыл, я не видел. Наступила тишина. Потом снова начали играть. Я взглянул на номер дома и пошел к себе в гостиницу. Володя явился поздно, веселый, какой-то сосредоточенный, сказал:

— Все было хорошо. Я провел хороший вечер. Ты что-то хочешь спросить?

— Да, — сказал я. — Во-первых, кто играл — бабушка или дедушка, а во-вторых, что играли из Шуберта…

Он усмехнулся, подняв свои немыслимые брови, за которые его прозвали бровеносцем, и ответил:

— Играла внучка. «Ночную песнь странника»…

На другой день он разбудил меня раньше обычного. Когда я приподнялся на кровати, он приложил палец к губам. И сделал жест, предлагающий срочно одеваться. Я оделся как на пожар. Очень большая комната, в которой, как в палате, стояли все кровати нашей писательской бригады, выходила окнами на широченную террасу, обходившую все здание гостиницы. Мы подошли к окну и остановились, смотря с удивлением на уже знакомую нам террасу. Она вся была уставлена кроватями, и все кровати были заняты. Спящие накрылись одеялами с головой, и только по глухим очертаниям можно было догадываться, что здесь расположилось смешанное общество.

— Парашютный десант? — пытался я сострить.

Но Володя засмеялся.

— Не отгадаешь. Здесь еще не все. Это нам на радость.

— Не понимаю…

— Вчера поздно вечером приехал цирк. Цирк шапито. Звери и люди, боги и демоны, наездницы и укротительницы, чемпионы мира! Здорово?

— Здорово, — сказал я. — А где же они будут представлять? В Чарджоу, насколько я знаю, нет цирка. И театра нет!

— Это шапито. Они расположатся где-нибудь за городом. Подожди, дай им выспаться — и мы все узнаем.

Через несколько часов Володя уже знакомил меня с миловидной девушкой, напоминающей кубанскую казачку.

— Инесса де Кастро! — сказал он. — Познакомьтесь — это жюльверн старший!

Девушка смеялась и приглашала нас в цирк. И мы пошли в один из вечеров, когда уже ничего нельзя было делать, тем более что во всем городе погас свет. Мы пошли всей компанией в цирк шапито.

— Как же они будут представлять без света? — спрашивали мы.

— У них есть лампы, а потом без света таинственней…

Цирк шапито помещался на окраине. Он был воздвигнут на площадке, окруженной с четырех сторон невысокой стеной. Через эту стену сигали безбилетные мальчишки, которые тут же излавливались и изгонялись в темноту. Но они с ловкостью ящериц снова появлялись на стенке, и, конечно, самые упорные проникали и внутрь цирка, несмотря на весь строгий контроль.

Много я видел цирков, но такого еще не довелось увидеть. Освещенная керосиновыми лампами арена действительно была погружена в таинственный полумрак. В этом полумраке наша знакомая Инесса де Кастро, она же Аграфена Грушко, лихо прыгала на старого гунтера, и танцевала на нем, и посылала воздушные поцелуи в публику. Публика тоже была не совсем обыкновенной. Так как мы купили билеты в ложу и так как никаких лож в помине не было, то быстро отгородили веревкой наши стулья, и это уже называлось ложей. Зрители сидели на стульях, на табуретках, на ящиках из-под пива, на скамейках, а сзади этих привилегированных мест просто толпились женщины и мужчины, туркмены и русские и все другие народы, причем простота нравов была классическая. Я слышал, как одна женщина сказала местному сторожу: «Прибавь света в лампе, я сейчас ребенка буду кормить!» И он покорно выполнил ее просьбу.

Наездник в папахе со страшным криком проносился на лошади по арене, и там, где по программе нужно было стрелять сквозь бумажный обруч и гасить пулей огонь свечи, прикрепленной на железной полосе, позади обруча, он с ревом протыкал бумагу дулом огромного флибустьерского пистолета и одновременно с выстрелом тушил свечку ударом пистолета, что вызывало необычайный восторг зрителей.

— Бис! Браво! — кричали со всех сторон, и он повторял номер, сам удивляясь своей точности, — как он ловко ударял по свечке пистолетом. Но когда он стал мазать, номер прекратили, и он ушел под гром аплодисментов.

Выходил клоун, рассказывавший анекдоты, бороды у которых стлались по арене. Но он бесстрашно и долго рассказывал, и под конец его стал бить другой клоун, и наконец они ушли, обнявшись и неизвестно почему рыдая на весь шапито.

Номера сменялись быстро, но все ждали коронного номера программы — укротительницы страшного удава.

Перед этим объявили перерыв, изгнали несколько безбилетных мальчишек и вывели одного пьяного, который начал громко храпеть, пристроившись прямо на земле, за рядами стульев.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Сибирь
Сибирь

На французском языке Sibérie, а на русском — Сибирь. Это название небольшого монгольского царства, уничтоженного русскими после победы в 1552 году Ивана Грозного над татарами Казани. Символ и начало завоевания и колонизации Сибири, длившейся веками. Географически расположенная в Азии, Сибирь принадлежит Европе по своей истории и цивилизации. Европа не кончается на Урале.Я рассказываю об этом день за днём, а перед моими глазами простираются леса, покинутые деревни, большие реки, города-гиганты и монументальные вокзалы.Весна неожиданно проявляется на трассе бывших ГУЛАГов. И Транссибирский экспресс толкает Европу перед собой на протяжении 10 тысяч километров и 9 часовых поясов. «Сибирь! Сибирь!» — выстукивают колёса.

Анна Васильевна Присяжная , Георгий Мокеевич Марков , Даниэль Сальнав , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Стихи и поэзия / Поэзия / Поэзия
Тонкий профиль
Тонкий профиль

«Тонкий профиль» — повесть, родившаяся в результате многолетних наблюдений писателя за жизнью большого уральского завода. Герои книги — люди труда, славные представители наших трубопрокатчиков.Повесть остросюжетна. За конфликтом производственным стоит конфликт нравственный. Что правильнее — внести лишь небольшие изменения в технологию и за счет них добиться временных успехов или, преодолев трудности, реконструировать цехи и надолго выйти на рубеж передовых? Этот вопрос оказывается краеугольным для определения позиций героев повести. На нем проверяются их характеры, устремления, нравственные начала.Книга строго документальна в своей основе. Композиция повествования потребовала лишь некоторого хронологического смещения событий, а острые жизненные конфликты — замены нескольких фамилий на вымышленные.

Анатолий Михайлович Медников

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза
Тропою испытаний. Смерть меня подождет
Тропою испытаний. Смерть меня подождет

Григорий Анисимович Федосеев (1899–1968) писал о дальневосточных краях, прилегающих к Охотскому морю, с полным знанием дела: он сам много лет работал там в геодезических экспедициях, постепенно заполнявших белые пятна на карте Советского Союза. Среди опасностей и испытаний, которыми богата судьба путешественника-исследователя, особенно ярко проявляются характеры людей. В тайге или заболоченной тундре нельзя работать и жить вполсилы — суровая природа не прощает ошибок и слабостей. Одним из наиболее обаятельных персонажей Федосеева стал Улукиткан («бельчонок» в переводе с эвенкийского) — Семен Григорьевич Трифонов. Старик не раз сопровождал геодезистов в качестве проводника, учил понимать и чувствовать природу, ведь «мать дает жизнь, годы — мудрость». Писатель на страницах своих книг щедро делится этой вековой, выстраданной мудростью северян. В книгу вошли самые известные произведения писателя: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет», «Злой дух Ямбуя» и «Последний костер».

Григорий Анисимович Федосеев

Приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза