Читаем Многоцветные времена [Авторский сборник] полностью

Как будто злые духи подслушивали наш разговор. Как быстро мы ни шли вверх, к перевалу, туча облегла нас, и вдруг окружающая нас пустыня застонала и осветилась призрачным розово-кирпичным светом. Он померк, и молнии стали вонзаться в уступы, как белые раскаленные копья, посылаемые рукой великана, закутанного в темно-серые полотнища тучи. Грохот грозы перекатывался по всей горной стране. Где-то, отвечая ему, гудело эхо, где-то гремели каменные обвалы. Молнии не походили на обычные молнии нашей грозы. Они не извивались, они были прямые, но блестели так, что на них нельзя было смотреть.

Эта сухая гроза неистовствовала, и мы каждую минуту ждали, что огненное копье ударит где-то рядом, и что с нами будет — неизвестно. Мы шли, как разведчики, попавшие под артиллерийский налет. Жара, которая до сих пор наседала на нас, сменилась порывами холодного ветра, который дул прямо в лицо и леденил щеки. Этот переход от зноя к осеннему холоду был так резок, что, несомненно, являлся предвестием чего-то. И действительно, вдруг из ставшей почти белой тучи зашуршал, а потом почти засвистел крупный град, который начал избивать нас с большой силой.

Мы шли в безрукавках. Голая моя левая рука сразу онемела, почти отнялась под действием этих бьющих непрерывно, величиной с крупный горох градин. Молнии продолжали освещать скакавшие по камням, свистевшие в воздухе полосы града. Окружающие скалы исчезли в потоках града, низвергавшегося с такой силой, что мы видели, как маленькие углубления между камнями покрываются белой пеленой.

Град бил так, что нам пришлось остановиться, снять мешки, отвязать одеяла, снова надеть мешки, а одеяла накинуть сверх мешков, закрыв ими и голову.

Теперь град стал менее болезнен, но вся злобность ахмаганской стихии не утихала. Гром сотрясал каменную страну. Туча была бездонным мешком, из которого летели градины, казалось, накопленные с сотворения мира. Теперь мы как будто находились в одном из кругов ада, и этот круг не думал сужаться.

Мысли наши были в беспорядке, но мы хотя и не разговаривали, но хорошо понимали без слов друг друга. И если бы нас спросили, что мы чувствуем, мы отвечали бы одно и то же: нам нравится, нам неистово нравится это зрелище бури, града, природы, выкрикивающей свои заклинания громовым голосом.

Но, взглянув друг на друга, мы не могли не смеяться, потому что со стороны мы казались порождением болезненной фантазии Гойи, напоминая фигуры из его «Капричос», имея вид скорченных, горбатых колдуний, занимающихся черной магией в пылу адской грозы на пустых высотах, бредущих, опираясь на палки, в гости к самому дьяволу.

Гроза начала заметно стихать. Уже град уменьшил силу своих ударов, как, перевалив из-за гребня, на нас выкатилась первая белесая волна тумана. Она была прозрачная. Мы хорошо видели, куда надо идти. Но вторая волна была уже гуще, и временами вид совершенно терялся, пропадал в ее густой молочной мгле. Эта мгла, сырая, неприятная, холодная, облепляла нас, как клей. Из нее надо было вырваться как можно скорее. Мы начали спешное прохождение сквозь туман. Мы потеряли счет времени, устремляясь вперед сквозь стены, непрерывно возникавшие перед нами, точно из-за перевала гнали целые туманные полки нам навстречу. Мы опасались, что это пришел тот туман, о котором предупреждал друг геолог.

Туман душил нас, но мы были опытные ходоки, и мы вышли на перевал и вздохнули облегченно. Ниже нас еще гремели неистовые громы и туман полз широкой полосой. В нем исчезали гордые потухшие вулканы, осыпи и скалы, у подножия которых валялись черные, выбитые молниями чертовы пальцы.

Мы стояли, оглушенные, избитые градом, на плоскости, как на спине каменного кита. Это место не походило на обычный перевал, и все же мы перевалили, потому что каменные террасы, пройденные нами, явно шли наклонно к Севану. Но перед нами лежали новые необъятные пространства. Виднелись Ах-Даги, большой и малый. Третью гору мы признали за Кзыл-Даг, потому что она была красной, как сургуч, и по ней шли зеленые и белые пятна.

Отсюда можно было идти куда угодно, но нам нужно было выйти на верховья Гарничая и спуститься к Гехарду, монастырю, называемому «Айриванк», что значит «пещерный».

Мы пошли не торопясь, идти теперь было легко, так как местность была сравнительно ровная. Впереди нас ждали еще многие километры пути. Но это нас не пугало. Нам здесь нравилось. Мы жадно дышали острым воздухом высоты. Высота была приблизительно около двух тысяч восьмисот метров, если не больше. Мы любовались простором. Мы были свободны, как этот ветер, гнавший градовую тучу вниз. У нас не было никакой усталости, потому что мы втянулись в ежедневные долгие переходы. Торопиться нам тоже сейчас было некуда. Мы могли позволить себе остановку, потому что теперь у нас имелась полная уверенность, что мы идем правильно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Сибирь
Сибирь

На французском языке Sibérie, а на русском — Сибирь. Это название небольшого монгольского царства, уничтоженного русскими после победы в 1552 году Ивана Грозного над татарами Казани. Символ и начало завоевания и колонизации Сибири, длившейся веками. Географически расположенная в Азии, Сибирь принадлежит Европе по своей истории и цивилизации. Европа не кончается на Урале.Я рассказываю об этом день за днём, а перед моими глазами простираются леса, покинутые деревни, большие реки, города-гиганты и монументальные вокзалы.Весна неожиданно проявляется на трассе бывших ГУЛАГов. И Транссибирский экспресс толкает Европу перед собой на протяжении 10 тысяч километров и 9 часовых поясов. «Сибирь! Сибирь!» — выстукивают колёса.

Анна Васильевна Присяжная , Георгий Мокеевич Марков , Даниэль Сальнав , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Стихи и поэзия / Поэзия / Поэзия
Тонкий профиль
Тонкий профиль

«Тонкий профиль» — повесть, родившаяся в результате многолетних наблюдений писателя за жизнью большого уральского завода. Герои книги — люди труда, славные представители наших трубопрокатчиков.Повесть остросюжетна. За конфликтом производственным стоит конфликт нравственный. Что правильнее — внести лишь небольшие изменения в технологию и за счет них добиться временных успехов или, преодолев трудности, реконструировать цехи и надолго выйти на рубеж передовых? Этот вопрос оказывается краеугольным для определения позиций героев повести. На нем проверяются их характеры, устремления, нравственные начала.Книга строго документальна в своей основе. Композиция повествования потребовала лишь некоторого хронологического смещения событий, а острые жизненные конфликты — замены нескольких фамилий на вымышленные.

Анатолий Михайлович Медников

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза
Тропою испытаний. Смерть меня подождет
Тропою испытаний. Смерть меня подождет

Григорий Анисимович Федосеев (1899–1968) писал о дальневосточных краях, прилегающих к Охотскому морю, с полным знанием дела: он сам много лет работал там в геодезических экспедициях, постепенно заполнявших белые пятна на карте Советского Союза. Среди опасностей и испытаний, которыми богата судьба путешественника-исследователя, особенно ярко проявляются характеры людей. В тайге или заболоченной тундре нельзя работать и жить вполсилы — суровая природа не прощает ошибок и слабостей. Одним из наиболее обаятельных персонажей Федосеева стал Улукиткан («бельчонок» в переводе с эвенкийского) — Семен Григорьевич Трифонов. Старик не раз сопровождал геодезистов в качестве проводника, учил понимать и чувствовать природу, ведь «мать дает жизнь, годы — мудрость». Писатель на страницах своих книг щедро делится этой вековой, выстраданной мудростью северян. В книгу вошли самые известные произведения писателя: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет», «Злой дух Ямбуя» и «Последний костер».

Григорий Анисимович Федосеев

Приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза