Многоцветные времена [Авторский сборник]

С другой стороны увидели мы уходящие на север и северо-запад провалы ущелий всевозможных цветов и раскрасок. Там были сизые, голубые, фиолетовые, зеленые, черные переливы скал, и, может быть, какие-то далекие поля и сады темнели внизу этих фантастически наклоненных, изломанных, изрубленных гор. Нам казалось, что мы даже видим белые тонкие нити не то водопадов, не то речушек, сбегающих в темно-синюю глубину.

Можно было долго стоять, всматриваясь в это великолепное зрелище, и как будто Армения раскрывала перед путником все свои красочные соблазны, чтобы он мог отдохнуть в тенистых садах, на берегу тихих ручьев, вдохнуть всю радость жизни после долгих скитаний в каменной пустыне.

После суровости нагорья нам улыбалась вся нежность гостеприимной земли, после молчания нас встречала песня, после одиночества — многолюдные улицы старых селений.

— Какой сегодня день? — спросил Вольф.

— Сегодня двадцать второе августа тысяча девятьсот двадцать девятого года.

— Я запомню этот день. Дни нашего странствования были днями многих открытий для меня, но сегодня я могу с полной уверенностью сказать: эта страна мне по душе. Не знаю, в чем ее очарование, но чувствую, как она входит в меня и завладевает мной…

— Я знал, что она тебе понравится. Когда я впервые вышел на простор армянских гор, я не переставал дивиться их чудесам, — сказал я, — но сейчас нам не до чудес. Нам надо найти путь в Тазакенд. Как известно, Тазакендов много, так как это значит просто Новая деревня или что-то вроде этого, но нам нужен не какой-нибудь Тазакенд, а Тазакенд, лежащий на Гарничае…

И снова потянулся бесконечный каменистый путь, пока глухой шум под горой не привлек нашего внимания. Мы подошли к краю и увидели внизу ряд черных шатров. У шатров сидели женщины и занимались хозяйственными делами. Бегали детишки. Мы не успели еще вглядеться в жизнь этого курдского стойбища — сразу было видно, что это курды, — как четыре преогромных пса с всклокоченной шерстью, кровавой пастью, веселю блестя своими серыми глазами, радуясь неожиданному развлечению, окружили нас и набросились с дружным лаем. Мы остановились, потому что вступать в драку с этими псами не рекомендуется. Они даже стаскивают всадников с лошадей. Тут же увидели мы, что к нам приближается старый курд-пастух, в немыслимой папахе, в старой бурой овчине, с пастушеской клюкой в руке.

Он бы охотно постоял с нами, но в эту минуту из-под горы долетел такой крик, что пастух, отогнав собак, вместе с нами подошел к краю обрыва, чтобы увидеть, что делалось под горой.

Мы смотрели, как из ложи, на то, что происходило внизу. Всадник, взявшийся неведомо откуда, гарцевал между черными шатрами, что-то кричал во все стороны. К нему бежали женщины и мужчины, они окружили его, теперь кричали все вместе. Пастух был так заинтересован тем, что происходит на стойбище, что смотрел на нас вполглаза. Внизу, в стороне спускавшегося ущелья, мы увидели полоску воды. О радость! Она была, несомненно, началом реки.

— Гарничай — закричали мы, указывая пастуху на реку.

— Кзылчай! — сказал хрипло старик.

Нас предупреждали еще при начале нашего пути по Севану, что бывают разные курды и что лучше не разбираться в обстоятельствах их быта и вообще не привлекать к себе их внимания.

Поэтому, предоставив пастуха его переживаниям, мы поняли из его ответа, что вышли не к тому месту и нам предстоит податься в другую сторону, чтобы добраться засветло до Тазакенда. Что такое представляет из себя этот Тазакенд, мы не знали. Но его надо было найти во что бы то ни стало. Мы обрели неожиданную ярость. По склонам, круто идущим вниз, мы часами мчались, как на лыжах. Со стороны можно было подумать, что за нами стремится беспощадная погоня. Но за нами никто не стремился. Солнце, как писалось в старых рассказах, начало склоняться к вечеру.

И вдруг склоны стали пологими, земля под нашими ногами явно позеленела, появилась жесткая трава, и какие-то подобия троп зазмеились между камнями. Появились и какие-то легкие признаки человеческой жизни. Откуда-то долетел запах костра, где-то перекликались собачьи голоса, в коше или в селении…

Совершенно неожиданно на повороте тропы мы почти столкнулись с человеком, которого нельзя было назвать иначе, как джентльмен в пустыне. Он, облаченный в чистый, выглаженный костюм строгого черного цвета, с галстуком, с золотой булавкой в галстуке, с тросточкой из самшита, покрытой инкрустациями, в начищенных до блеска туфлях, в соломенной шляпе, шел так, как будто прогуливался по бульвару в вечерний час. Но кругом были пустынные холмы.

Сначала при виде его мы подумали, что в этих краях имеют место еще и массовые галлюцинации, но нет! Это был самый настоящий человек. И он, приподняв свою немного старомодную соломенную шляпу, дружески приветствовал нас и спросил, откуда и куда мы держим путь.