И теперь, когда я сидел снова в тени старого орехового дерева на храмовом дворе Гехарда, я вспомнил эту старую историю, но я ничего не сказал о ней Вольфу Эрлиху, потому что она до сих пор непонятна мне…
Вольф проснулся. Мы еще раз обошли весь монастырь, я рассказал ему о своем приходе в Гехард пять лет назад, умолчав о ночной истории. Мы хорошо отдохнули и стали собираться в дорогу.
Вдруг Вольф схватил меня за руку и показал на кучку людей в конце двора. Там, разговаривая с крестьянами, стоял наш пустынный демон — джентльмен в черном костюме, с галстуком, с золотой булавкой, с самшитовой тросточкой, в начищенных туфлях. И соломенная шляпа была на его голове, как и тогда.
Рядом с ним человек держал тощую козу на веревке. Увидев нас, незнакомец ничуть не смутился, а, прервав разговор, направился в наш угол, под дерево, протянул руку и, как будто мы расстались давно, сказал:
— Как странствовали? В добром здравии? Что поделываете?
Сперва, ошеломленные, мы не знали, что сказать. Потом Вольф обрел дар слова и язвительно произнес:
— Приносим вам самую изысканную благодарность. Мы ночевали в отеле «Большой Тазакенд» и очень сожалели, что вы не были с нами за чудесным люля-кебабом с красным норашенским…
Он легко улыбнулся и, сказав: «У вас есть минутка?» — без приглашения присел на траву рядом с нашими мешками, которые мы готовы были забросить за плечи.
— Нерецек индэ, мик баргана, — сказал он. — Да вы не очень понимаете по-армянски, простите, извините меня, не сердитесь. Что поделать? Наша Армения — бедная, суровая страна. А я люблю пофантазировать. Но без ущерба для окружающих. Я встретил вас. Вы шли бог знает откуда. Я представил себе, что вам хорошо было бы отдохнуть в хорошем отеле, поесть хорошие кушанья, выпить хорошего вина, а что я вам мог сказать? Что вы встретите нищий Тазакенд, дома под землей, тундырный дым, блох, а вы устали… Я позволил себе маленький возвышенный обман. А почему? А потому, что я не могу примириться с тем, что мы бедны и что так трудно жить в нашей Армении. Поверьте мне, с каждым годом все будет лучше и лучше, приходите через пять лет, посмотрите, что будет. Там, где вы стоите…
— Не надо, дорогой, — сказали мы, — мы верим, что тут тоже все изменится. Мы уже сыты вашими описаниями… Они нам даже нравятся. Как и ваши добрые чувства…
— Скажите мне, — спросил я, — Хачатрянц Яков Самсонович не является вашим родственником?
— Хачатрянц! — воскликнул незнакомец. — Муж нашей дорогой Мариэтты Сергеевны Шагинян?
— Да!
— Нет, к сожалению, дорогой, не является. А почему вы спросили?
— Я спросил потому, что он как-то привел меня в бытность мою в Эривани на одно место и начал рассказывать про огромный городской театр. Какие там будут представления! «Смотрите, вот это сцена, это ложи. Это буфет». А я видел только битый щебень, пустырь, ямы, пыльный кирпич… «А где мы стоим с вами?» — спросил я, смеясь. Он оглянулся с видом знатока. «Дорогой мой, мы еще только в фойе…»
— Ну что ж, — сказал незнакомец, — он прав! Будет в Эривани государственный театр. Его построит наш кудесник Таманян. Знаете, знаменитый архитектор?
— Я поверю вам, — сказал я примирительно, — я поверю, даже если вы скажете, что чудесный мастер Сарьян сначала нарисовал Армению, а потом бог ее создал… Конечно, все будет, и мы идем с товарищем в Эривань, чтобы застать последние остатки Востока, пока они еще не исчезли…
— Доброго пути, — сказал он.
— А что вы здесь делаете? И почему с вами коза? Это ваша коза?
— Моя, — сказал он, — должен вам открыться. Моя тетушка заболела. И она просила меня отвести эту козу в жертву святыне Гехарда. Это называется еще «Ущелье копья». Тут хранится копье, которым ударили Христа на Голгофе. Тетушка говорит: если принести жертву в Гехарде, ей всегда при ревматизме помогает. Что поделать? Старый человек — старая вера: я в отпуску — пошел для тети в Гехард. За козой ходил к пастухам, когда вас встретил… Ну, до свидания в Эривани.
Мы уходили, бросив последний взгляд на базальтовые стены, с которых спустились в Гехард. Нас у выхода на дорогу догнал один из крестьян. Он сказал запыхавшись:
— Ученый будешь, ходишь ученый? Блох покупаешь?
— Каких блох?
— Тут англичанин был. Блох покупал. За блоху с волка — десять копеек, за блоху с лисицы — двадцать копеек, за блоху с гиены — шесть рублей. А ты блох покупаешь? Есть с ишака, с барана, с лисицы — нет.
— Нет, мы блох не покупаем!
— Жалко, жалко, — сказал он, — есть блохи, много есть… Копейка десять штук…
Но мы уже шагали вниз по дороге между скал ущелья, по которому, извиваясь, бежала река, тогда называвшаяся Гарничаем, а сегодня гордо именуемая Азат — Свобода.