Многоцветные времена [Авторский сборник]

Сейчас монастырский двор был залит солнцем; зелень деревьев привлекательно окружала строения; скалы, подымавшиеся над монастырем, добродушно теплели, и даже множество, неисчислимое множество пещер в амфитеатре по ту сторону речки так напоминало человеческие жилища, что казалось, сейчас на пороге их покажутся обитатели. Пели птицы, речка шумела внизу, под обрывом.

В конце двора стояли несколько крестьян с чувалами и корзинками, ослик, нагруженный хворостом. Баран был привязан к дереву. Старуха с девочкой разговаривала со старым попиком.

Все было полно мира и покоя. После жаркого дворика прохлада подземных храмов показалась нам даже чересчур резкой. Но и подземные церкви, освещенные проникавшими через отверстие в потолке солнечными лучами, предстали в дневном освещении со своими купелями, каменными алтарями, украшениями, колоннами, арками, нишами, барельефами без той мрачности, какая свойственна им в другое время.

Мы стояли перед гробницей, в которой, возможно, лежат останки создателя Гехарда князя Проша и членов его семьи. Два темных льва, которых держит на веревке бычья голова, имели довольно добродушный вид, хотя им, по-видимому, предоставлена была роль охранителей гробницы. Правда, хвосты их кончались головами драконов. Ниже львов орел терзал ягненка. Говорят, что это все древний герб рода, так много сделавшего для монастыря.

Имя мастера Галзага не имеет никакого живописного добавления. Оно просто вырезано на стене, едва заметно. Но надпись просит помянуть мастера Галзага. И мы благодарно помянули имя этого несомненно выдающегося строителя Гехарда, потому что, чтобы сработать такие совершенные подземные храмы, надо было обладать выдающимися способностями. Угадывать в целой глыбе весь комплекс будущего храма и вести прорез сверху, от главного и единственного отверстия в потолке, оттуда давать верное направление колоннам, вынимать камень, очищая постепенно внутренность храма и по дороге воссоздавая все детали, включая орнаменты, сталактитовые карнизы, узоры алтарей, вплоть до каменных купелей, мог только первоклассный, многоопытный мастер, не допускавший никакой ошибки в расчете.

Сколько лет ушло на это подземное творчество, сколько людей трудилось в пещерных сооружениях — никто не знает. Но проходили века, а эти подземные храмы привлекали к себе тысячи паломников, которые заполняли не только двор, а все окрестности монастыря. В дни храмовых праздников здесь предсмертный крик сотен жертвенных баранов сливался с пением молитв, заглушая голос звонкой речки и многочисленных водопадов.

Мы заходили и в кельи монахов, которые находятся в скалах над подземными храмами. В полу такой кельи есть дыра, выходящая в храм. В келье только каменная полочка для книг и свитков, аналой с отверстием для свечи и каменный выступ, на который можно с трудом сесть. Отшельник, по-видимому, спал сидя. До него снизу во время обедни доносились голоса из храма, и запах благовоний проникал в каменный склеп, где он проводил дни и ночи.

Мы вышли на солнечный двор из средневекового мрака, пораженные виденным, точно мы прикоснулись к далеким временам, когда по этому ущелью двигались шумные орды завоевателей и перед ними бежали в ужасе жители, спасая свои семьи и имущество и перенося в пещеры свои храмы и гробницы.

Человек с барашком сказал нам:

— Вот я привел барашка и теперь буду молиться. Утром я зарежу барашка. Завтра я буду молиться и кушать барашка. Потом я тоже буду молиться и кушать барашка. Когда я скушаю барашка, я пойду домой.

Мы тоже развели костер в глубине двора, в тени высоченного ореха, и начали свой поздний завтрак. Мы ели хлеб и пили свое обычное какао из больших алюминиевых кружек. Больше у нас ничего не было.

Потом Вольф Эрлих лег на разостланное одеяло и крепко заснул. А я сидел у потухающего костерка, шевелил веткой маленькие угольки, подернутые белым сигарным пеплом, и перед моими глазами встала картина моего первого прихода в Гехард.

…Нас было пять человек. Мы шли пешком из Эривани. Был 1924 год. Времена войн и нашествий были еще близки. Беженцы и развалины попадались на дороге. С нами был ишак. Его погонщик — крестьянин из Джрвежа. Он уверял, что в Гехарде сотни паломников. Ущелье делалось все уже, вечер — все тоскливее, все мрачнее, наконец мы увидели разбитый хачкар и ворота монастыря. Во дворе не было ни одной живой души. Мы обошли весь монастырь. Храм был заперт. Надо было где-то ночевать. Рядом мы увидели полуразрушенный одноэтажный дом с земляной крышей и полом. Пол был закидан сеном. Но, осторожно разбрасывая ногами сено, мы обнаружили, что пола-то нет, одни балки. И можно просто провалиться в подвал. Сохранился только коридор, который вел на балкончик. Но когда открыли дверь, чтобы выйти на балкончик, то оказалось, что балкончик давно упал в обрыв, нависший над речкой.